Твой сын, Одесса

Только в конце второй недели какой-то шустрый цыганенок постучал в дверь и, спросив, тут ли живут Гордиенки, сунул в руки оторопевшей Матрене Демидовне записку, свернутую треугольником, вроде фронтового письма. Записка была адресована Яше:

«Принеси мне сегодня на Шестнадцатую станцию Большого Фонтана чистую пару белья. Буду ждать в восемь вечера на трамвайной остановке. Батя пусть не волнуется. Алексей».

— Ох, и всыплю я ему березовой каши, когда заявится домой, — вздохнула Матрена Демидовна, собирая Яшу. — Не посмотрю, что у него под носом гречка всходит. Так и передай ему.

И, побренчав посудой в стареньком буфете, протянула Яше краюху хлеба и кусочек величиной со спичечный коробок желтого, облепленного ржавой солью сала:

— Отнеси. Может, с голоду там пухнет.

Яша ничего не ответил матери, завернул сало и хлеб в газету, примотал пакет шпагатиной к свертку с бельем. А про себя подумал: дашь ли ты ему березовой каши — не знаю, но я ему, пижону, сегодня все выскажу. Разве можно в такое время уйти и никому ничего не сказать, зная, что отец тяжел, у матери сердце обрывается, да и я волнуюсь, ищу его по всему городу? Что он, в самом деле, не мог сам за бельем явиться? Матери огорчение, тревоги. И мне — морока.

Всю дорогу готовился Яша отчитать брата похлеще, а встретил Алексея и язык проглотил. Тот и не тот Алексей перед ним: мастак на все руки и штукарь на все штуки, первый в компании говорун и весельчак будто воды в рот набрал, даже о родных не расспрашивает, а как только Яша рот раскроет, он сразу же:

— Тихо. Потом расскажешь. Тут не место.

И повел Яшу узкими кривыми переулками рыбацкого поселка: пыльные стены-заборы из ноздреватого ракушечника, за ними зеленые купы черешен, облитых вечерним красноватым светом. Алексей подошел к одной из калиток, звякнул щеколдой, скрипнул дверцей:

— Проходи, Яшко. Здесь я живу.

В глубине сада белел низенький домик с верандой, увитой виноградными лозами. Чуть дальше — дощатый сарайчик под разлапистой грушей, рыбацкие сети, натянутые на колья, будто их кто-то только что чинил. На веранде сидела высокая, худощавая и немолодая уже женщина, штопала какую-то детскую одежонку. Мальчик лет одиннадцати, точь-в-точь тот цыганенок, что приносил записку от Алексея, и девочка постарше перебирали синие грозди винограда.

— Это я, тетя Ксеня, — сказал Алексей, — С братом.

Женщина повернула к ним траченое морской солью лицо, приветливо кивнула и, откусывая нитку, сверкнула белыми, как сахар, зубами. Мальчик и девочка тоже подняли было к Яше загорелые лица, но женщина что-то сказала им, и дети снова занялись своим делом.

Они подошли к сарайчику и сели на деревянной скамейке под старой грушей. Алексей развернул принесенный братом сверток, достал из кармана самодельный нож с наборным черенком (предмет давних Яшиных вожделений), снял кожаный чехольчик, аккуратно очистил сало от соли и, отрезав половинку, положил на кусок хлеба, протянул Яше:

— На, жуй.

— Это тебе мать прислала.

— Я тоже поем, — Алексей впился молодыми крепкими зубами в сало. — Я тут не голодный, не думай. Скажи маме, пусть не беспокоится.

Как бы в подтверждение своих слов Алексей сходил в сарайчик, вынес оттуда две плитки шоколада для Нины, кусок свежесоленого розового сала килограмма в полтора и банку мясных консервов:

— Отдашь маме… А это тебе, — положил Яше на колени нож с наборным черенком.

И начал рассказывать, что живет он здесь хорошо, ест досыта, винограда и фруктов — полным-полно и море — рядом. А Яша слушал брата и снова думал о том, что был раньше Лешка веселым, бесшабашным парнем, кажется, кроме танцулек да гулянок и не интересовался ничем, слыл острословом и балагуром, а теперь, хоть и говорит много, но как-то сдержанно, невесело, будто что-то утаить хочет от Яши и все к чему-то прислушивается.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Яша.

— Рыбачу, — коротко ответил Алексей.

— С ней? — кивнул Яша в сторону тети Ксени.

— И с ней, и с другими. Тут рыбаков много.

Яша почувствовал, что Алексей не хочет рассказывать больше того, что уже сказал, ни о себе, ни о тете Ксене, ни о своей здешней жизни. Был бы на месте Алексея кто-либо из ребят, Яша показал бы ему свой характер, от того только пух полетел бы. А с братом он, оказывается, так объясниться не может.

— Пойдем домой, — неожиданно для самого себя предложил Яша.

— Нельзя мне, Яша. Я приду… Потом приду… Позже как-нибудь.

Яше стало обидно. Алексей никогда ничего не скрывал от него и вдруг — на тебе! Ему захотелось швырнуть Алексею его подарки и даже нож с наборным черенком, расплакаться и убежать. Он встал с места, отряхнул брюки:

— Ну, я пошел.

— Подожди, Яшко. Посиди еще немножко, — поднялся со скамейки и Алексей.

— Да чего же ждать? Темнеет уже.

— Ничего, — взял Алексей брата за руку. — Подожди. Может быть, и в самом деле вместе уйдем.