Твой день и час

Носов решил не звонить предварительно Литваку: просто придет, и все. Тот же сказал: «Так заходи… Жду…» А если окажется вдруг, что Илья Романыч ушел гулять или куда-нибудь еще — что ж, можно тогда посчитать, что встреча просто не состоялась, ни с кого нет спроса, и он свободен отныне от тяготящей его обязанности. Не пойти к Литваку и не объясниться по поводу предстоящего поступления в аспирантуру к Морсковатых тоже было бы неудобно: все-таки Михаил четыре года занимался у Литвака в научном кружке, был там старостой, писал у него курсовые и дипломную. Сам Илья работал теперь напряженно, это Носов знал, они иногда перезванивались, — но до защиты было еще неблизко, осенью только должна была выйти его монография по теме докторской. В том, что он и защитится блестяще, и пойдет, и попрет еще вверх — сомневаться не приходилось, учитывая литваковские ум, энергию, да и возраст: ему было лишь тридцать семь. В юриспруденции, вообще в общественных науках возраст мизерный. И в Союзе он считался одним из крупных специалистов по трудовому праву.

Он встретил Носова в коридоре, дал ему тапки и сразу потащил в свой кабинет. Там лежали на столе бумаги, книжки с закладками — видно было, что человек оторвался от работы.

— Праздник не праздник, а с утра пораньше — за дела? — голос Носова благоговейно понизился.

— Что же делать! Никто ведь ничего не принесет на блюдечке, Миша. Какой тут праздник! Только и радости, что дни свободные — ни лекций, ни семинаров, ни заседаний, ни консультаций. Сел и знай пиши. Погоди-ка!

Он вышел и вернулся с бутылкой коньяка, двумя рюмками и тарелкой, где лежал нарезанный, осыпанный сахаром лимон.

— Давай… с праздничком! У меня ведь так никого и не было нынче, — только теща вечером приходила да брат забегал. Чаю с пирожными попили, и все дела…

Они выпили: Носов махом, Литвак — крохотными глоточками, смакуя.

— Ну, рассказывай, — доцент отставил рюмку. — До меня донеслись слухи, что ты наладился в аспирантуру к Григорию Александровичу. Что так? Прорезалась любовь к истории права?

— Да нет, это случайно получилось. Но, похоже, у меня нет теперь выхода.

— Как так — у человека нет выхода? Это что — вопрос жизни и смерти? У меня нет другого выхода, кроме как поступить в аспирантуру! Согласись, что это нелепо звучит.

— Действительно же так… На следствии я исчерпался. Не могу больше. Не хочу. Вообще в милиции. Жена волчицей воет. А уйти по-другому — как? Ведь оттуда только с волчьим билетом можно вылететь. Как в положении записано: «За дискредитацию органов внутренних дел». Что мне делать? По-хорошему уйти — не получается, я пробовал уже… Преступление теперь совершить? Не дорога ли цена? А если я очно поступлю в аспирантуру — они не имеют права не отпустить, верно?

— Ты три года по распределению отработал? Отработал. Ну и все, и пошли их! Напиши рапорт и бастуй, не выходи на службу. Уволят, куда они денутся! Поканителят, да и уволят.

— А на что я все это время жить стану? Потом — мне ведь от них характеристика нужна, чтобы я в нормальное место мог устроиться, — кто мне тогда даст ее?

— Это уже твои заботы. Я только говорю, что этот путь куда честнее того, что ты выбрал.

— Яс-сно… — сквозь зубы произнес Носов. — Значит, не советуете… под сомнение ставите мою порядочность…

— Давай-ка пойдем прогуляемся, — предложил Литвак. — Не будем горячиться…

Под шустрыми взглядами дочерей-подростков Носов обулся, и они вышли на улицу. Тепло, весна. Как пахнет от земли и от деревьев…

— Трудно стало жить, — сказал вдруг Илья. — Трудно! Вязко как-то, противно…

— Может, кажется — перетрудились, перенапряглись, — так тоже бывает…

— Я считаю, что тебя просто подставляют.

— Кто?! Да вы что такое говорите, Илья Романыч?..

— Слушай, слушай меня… Я изучил твою ситуацию, и можешь мне верить. Я ведь ничего не имею против того, чтобы ты учился в аспирантуре у Морсковатых. Он неплохой, безвредный мужик, безвольный только, трусоватый, он ради собственного покоя хоть на что согласится. А тут, поскольку инициатива относительно тебя исходит из парткома — они с Мухиным и завибрировали. Хоть кандидатура в аспиранты и была утверждена уже факультетским ученым советом. Есть у него такой Костя Томилин. Хороший парень, умница. Я хотел его на третьем курсе в свой кружок переманить, да он не поддался. И вот — отработали назад. Нет, я бы костьми лег, не дал. Ты слушай, Миша, — доцент остановился, взял Носова за рукав, — не суйся лучше в это дело, а? Право, так будет лучше. И честнее. Учти: на факультете все знают, каким путем тебя стараются к нам затащить. Отсюда — соответствующее будет и отношение.