Узнав о нападении на патриарха, Прокопий Ляпунов понял, что игра в польско-русскую дружбу закончилась, что настала пора браться за меч. Допреж всего он прекратил поставку продовольствия с Рязанской земли. Гонсевский послал на Ляпунова запорожских казаков. Ляпунов разбил их под Пронском. Гонсевский послал на Ляпунова драгун. Ляпунов заперся в Пронске. На свою беду поляки двинулись к Зарайску, прослышав о хлебных запасах в городе.
Воеводой в Зарайске сидел князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Он не рвался к чинам. Дворцовые интриги были ему не любы с молоду. Он старался стоять в стороне от смуты. Поляки и запорожцы в его глазах были бесстыдными грабителями. Он разгромил поляков и запорожцев и снял осаду с Пронска. Рязанская земля вышла из под власти «седьмибоярщины» и королевского наместника Гонсевского.
Едва до Калуги дошли известия о том, что на рязанской земле побили поля-ков, Богданка спросил Заруцкого:
— Не пора ли и нам объявиться? Не дать ли знать русским людям, что у них есть сила, что поможет против поляков?
— Пора!. — согласился Заруцкий. — Да вот было бы с чем объявиться. Всякому овощу свое время. Когда поляки тебя объявили царем Дмитрием, в памяти людства еще жил тот, кто царствовал под именем Дмитрия. Иные верили, что он не был убит, а иные шли за именем, чтоб было с чем идти против Шуйского. Узнав об обмане, от тебя не отставали, опять же из-за нелюбви и ненависти к Шуйскому. Ныне нет тебе веры. Больше года стоял под Москвой и убежал. А еще и то, что назывался ты царем, а царствовали поляки, их царствие было лихо и вере противно. Ныне близится час объявить, что стоим мы за венчаную на царство царицу Марину, и нет людского права оспорить ее право, данное Богом.
Богданку встревожили рассуждения Заруцкого. Сдержанно ответил:
— Государыня Марина свидетельствовать может, что я ее прав никогда не оспаривал.
— Не оспаривал, а в сторону не отходил.
— Отошел бы, так все рухнуло бы.
— Ныне рухнуло! Ныне имя Дмитрия не нужно, рядом с царицей нужно другое имя и оно грядет!
Богданка усмехнулся.
— Имен множество, да не всякое сгодно.
Заруцкий ответил то же с усмешкой.
— Не твое имя, Богданка, не имя Дмитрия, не Петрушки и всяких других. Все это отошло. Ныне нужен русский царевич!
— Согласился бы я с тобой, атаман, да где же искать русского царевича? Да, чтоб доподлинным был!
— Или и вправду, ты, Богдан ничего не приметил или притворился незрячим?
— Что я должен был приметить?
— Государыня наша Марина — на сносях! У царицы родится царевич, и нет ни у кого иного права на престол превыше, чем у ее сына!
Богданку озарило. Вот почему польская модница носит последнее время широкие платья. Но не потерялся и здесь нашел возражение:
— Всякая женщина, то ж и царица, может стать матерью. Тут надвое: или сын или дочь?
— О дочери другой разговор. Для нее подрос королевич Владислав. А вот сын венчаной на царство царицы и перед Богом и перед людьми имеет право на престол. Ты был надобен, ибо непривычно русским людям иметь царицу, а вот царевича, кто ж оспорит?
— К царю Дмитрию не отнесешь...
— В сроках кто ж не запутается. Да уж и не столь важно, кто отец. Важно, кто мать. А мать царица Московская! За тобой шли, зная, что ты вовсе не тот, за кого себя выдавал, а за царевича, как не пойти? На нем согласить людей куда надежнее, чем на тень Дмитрия.
— Не сожалеешь, атаман, что мне голову не срубили?
— Не сожалею, ибо ты еще надобен. Побудь еще некое время Дмитрием...
— А далее?
— Далее? — раздумчиво спросил Заруцкий. — В прорицатели не напрашиваюсь. Ты, Богдан, за себя не опасайся. Из ниоткуда явился, туда же и уйдешь. Своей милостью государыня тебя не оставит.
— Мудрен ты, атаман, только Господнюю волю ни мне, ни тебе не предугадать и не оспорить. Кланяюсь за то, что мысли свои не утаивал. И я не утаю: все полагаю на волю Господа!
Богданка вернулся в свои калужские палаты и задумался. Водку, как в былые времена, на стол не поставил. Налил яблочного взвара, оперся локтями о стол и охватил голову руками.
За окном волчьим многоголосьем выла метель, опоясывая город сугробами.Натоплено, печь пышет жаром. Впереди долгая ночь. Думай вволю.