Твой час настал!

— Я не буду говорить о русских воеводах, но скажу одно: на эту битву благословил московского князя святой Сергий и предсказал московскому князю победу, как оно и свершилось. Татар было десятеро на одного русского, но мало их ушло с того поля. В этой обители зародилась победа в той сече, как же могли бы русские люди отдать эту обитель на поругание врагам?

Делагарди все же поинтересовался, как оборонялся монастырь, не очень-то веря в чудесную помощь святого. Воеводы Долгорукий и Голохвастов повели его на стены показать, как устроена оборона. Делагарди начал осмотр с подошвенных боев. Пушкари стояли у пушек, ожидая осмотра шведским полководцем. На своем месте у пушки стоял и Егорка Шапкин

Дионисий, вглядевшись в него, узнал. Подошел и обнял его. Обернулся к Скопину, к воеводам и Делагарди и пояснил:

— Этого пушкаря я знаю, хотя и не сидел здесь в осаде. Давненько знаю, будто бы встречался с ним совсем в другой жизни. Тогда он был не пушкарем, а торговал бобровыми шапками. Я по младости и по неразмыслию  у него шапку примерял. Да не к монашеской сутане приходилась бы бобровая шапка. Мы с ним, господа, царя Бориса избирали.

— Отче, — поправил Егорка. — Не избирали, а только глядели, как его избирали.

— Глядеть и не мешать — это быть в одном скопе, кто греховное дело вершит. Так, вот, Егор Шапкин, шведский воевода хочет знать с какого времени ты у пушки стоишь. И навычен ли ты к пушкарскому делу?

— С весны, отче! Многих из нас ляхи побили, вот и поставили меня.

Делагарди попросил Егорку показать свое умение стрелять из пушки и распорядился , чтобы поставили за стеной шест, а на шест водрузили бы шапку.

Дионисий подзадорил Егорку:

— Искусник ты шапки шить, а теперь посмотрим сшибешь ли ее ядром?

— Польские шапки мы дробом сшибали, заодно с польскими головами.

— Шведский воевода хочет, чтобы ты сшиб ядром.

Егорка не так-то долго наводил пушку. Грянул выстрел. Ядро сшибло и разорвало шапку.

Делагарди одарил Егорку, а Скопину сказал:

— В чудеса я не верю, а вот те, кто ядром шапку сбивают — они и отстояли монастырь. А пушкаря попроси с тобой отпустить. У нас мало таких искусников, а они и далее понадобятся, когда от Москвы будем гнать поляков.

7

Известие о том, что Ян Сапега снял осаду с Троицкого монастыря и ушел в Дмитров, не пожелав соединиться с гетманом Рожинским и тушинскими поляками, вызвало взрыв негодования у тушинцев и внесло смущение в их ряды. Надежда не допустить Скопина в Москву развеялась. Партия короля среди поляков-тушинцев взяла перевес над теми, кто не хотел делить свои побуды с королем. Москва, как награда за все проторы, оставалась недоступной. Самое время тушинцам взять бы свои надежды с Мариной, но в сознании польского рыцарства не укладывалось, что она из всех претендентов на престол единственно законная.

Настал час для решительных действий всякой смуты заводчику князю Шаховскому. В своих розмыслах Шаховской не переставал заноситься. Не для того он сидел в тульской осаде и в заточении в монастырском подземелье, чтобы преклонить колени перед Шуйским. Виделось ему  значительной силой в смуте — казачество. У казачества  свой вождь Заруцкий. Шаховской  успел заметить, что казак умен и расчетлив.

Заруцкого он нашел в казачьей избе в застолье с казацкими атаманами. Не  водочкой и брагой собрались побаловаться казаки перед распутьем, а думу думать. Как об этом не догадаться, когда в Тушине  шатание. Шаховской вошел, казаки примолкли.

— Дело у тебя до нас, князь, или к застолью нашему поспешал? — спросил Заруцкий.

— Застолье ныне на беду. По всему стану бражничают, на дне чары ищут куда коней повернуть.

— А ты к нам с подсказкой? От боярина и князя добра не ждем! — оговорил Шаховского кто-то из атаманов.

— Садись к столу князь! — пригласил Заруцкий. — Ты нам человек известный. А вот суетишься не ко времени. В сказке сказывается: « пойдешь прямо — смерть примешь, пойдешь направо — серый волк съест, пойдешь налево — леший заплутает». Прямо — это к королю. Чертей у нас на иконах пишут в островерхих литовских шапках. Власть королю добудем, а он нас заделает холопами. Досыта, а нам до смерти — паны нашей кровушкой напьются. К царю Шуйскому — так то ж убивец, несчесть сколько наших в проруби утопил. Он, как серый волк, когда травят уши прикладывает, а когда уйдут охотники — все стадо перережет. Остается нам темный лес с заманным лешим. К нему звать пришел? Мы и без провожатых знаем дорогу в лес к лешему.

Шаховской любил иносказания. Тем же и ответил:

— А почему бы и не к лешему в лес? Крутит он, крутит, заваживает, а ты его зааркань, да конец крепко держи. Так не он, а ты его поведешь, куда тебе надобно. Руки у тебя, атаман, сильные — удержишь и поведешь.

Заруцкий перемигнулся с атаманами.

— Князь заговорил нашими прибаутками. Дай отгадку: кто же леший?

— С уха на ухо — шепну. А тебе решать — сказывать ли об том атаманам?

— Шепни!

— Иной шепот, громче набата.

Вышли из избы. Мороз помягчел, наплывали снеговые тучи, грозя вьюгой.

— Говори, князь, коли есть, что сказать!