Тутмос

Дрожащей рукой Раннаи бросила горсть благовоний в бронзовую курильницу, зажгла их. Потянуло ароматом кедровой смолы и ещё чем-то душистым, дурманящим — кажется, так пахнут маленькие фиолетовые цветы, которые привозят с Островов Моря. Эти зёрна дал ей сегодня утром верховный жрец Хапу-сенеб, бросив мельком, что она может испробовать их сегодня же вечером, если останется в храме одна. Лёгкое облако на мгновение скрыло лицо бога, и Раннаи отодвинула курильницу в сторону. «О, господин мой, возлюбленный мой господин, что могу я сделать для тебя?» Ей показалось, что губы бога затрепетали — чуть-чуть. Значит, ему угодно скромное подношение его служительницы! Раннаи зажгла ещё несколько курильниц, облака аромата стали подниматься ввысь, к расписанному звёздами потолку. Тихо-тихо, едва дыша, Раннаи тронула пальцами серебряный систр. Тело её мгновенно отозвалось на это движение, но как-то по-новому, совсем необычно. Привычным жестом Раннаи развязала пояс на бёдрах, сдерживающий лёгкое прозрачное одеяние, но пальцы почему-то дрожали, освобождая тело от одеяний и тяжёлых украшений. За облаками курений, сквозь которые лишь смутно просвечивало золото, Раннаи не видела лица Амона, но вдруг поняла, что он улыбается. Улыбка бога вдруг словно отделилась от его уст и поплыла ей навстречу лёгким облаком, ароматным и тёплым, оно коснулось тела Раннаи и окутало его невесомым щекочущим сиянием. Дрожа, она высоко подняла систр. Качнулись руки, и качнулись тени на стенах — жрица начала свой танец. Она двигалась медленно, в такт мелодичным звукам систра. Вдруг стало легко-легко — как же раньше она не понимала, что угодно её господину? Она закружилась, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Запрокинув голову, глядела в потолок, где сквозь облака курений светились звёзды — не нарисованные, а совсем живые. Вот и стен не стало, кругом одно небо. Совсем рядом, у самых глаз, сверкнуло золото, от которого исходил нестерпимый жар. Что это — огонь светильника или жаркое дыхание бога, которое может спалить её, но вдруг оборачивается прохладой северного ветра? Она танцует всё быстрее и быстрее, её ноги уже не касаются пола, их обжигает только ледяное прикосновение звёзд. Что это, они в самом деле под её ногами, устилают ей путь? Сверкающая дорога уходит в небеса, высоко-высоко, но тело стало невесомым, как лепесток, и она легко перелетает со звезды на звезду. Здесь, у лона небесной коровы, так блаженно и тихо! Единственный звук в мире — это звук её систра, и вдруг издалека ему отвечает другой, тоже тихий и мелодичный, и невыносимое сияние разливается вокруг, оно заполняет всё тело маленькой жрицы, водопадом льётся с её головы, исходит из глубины её чёрных глаз, превращает невесомую плоть в одно невыразимое, несказанное сияние… О, как больно и как легко дышать! Глаза бога совсем близко, но уже не лазурные, а тёмные, живые, совсем человеческие глаза, только больше и глубже обыкновенных. И руки бога сильны, как она и ожидала, и в них — прохлада и лёгкое тепло. Что-то неуловимо знакомое в этих чертах, хотя они вовсе не похожи на черты золотой статуи. Что это, она всё ещё танцует или остановилась, потому что бог сжал её в своих объятиях?

— Знаешь ли ты, кто я? — вопрошает он, и его голос доносится эхом из далёких пространств, как будто тысячи серебряных систров вторят ему.

— Знаю, — шепчет она.

— Кто же?

— Твоё имя Амон, ты владыка богов и господин мой.

— Это лишь одно из моих имён, которое дозволено произносить людям.

— Я знаю и другие твои имена… Позволишь ли ты мне произнести их, возлюбленный господин мой?

— Всё, что ты можешь сказать мне, я читаю в твоих мыслях, жрица Раннаи.

— О, уста твои произносят моё имя!

— Скажи мне, — снова вопрошает божество, — любишь ли ты меня, жрица Раннаи?

— Ты — владыка моего сердца и моей плоти, возлюбленный господин мой, тебя я люблю больше всего на свете… — Губы Раннаи тяжелеют, она с трудом выговаривает слова. — Я принесла тебе клятву верности и не нарушу её, пока у меня в груди бьётся сердце.

— Мне угодно, чтобы ты стала одной из моих жён, Раннаи.

— О, владыка! — Сердце бьётся так сильно, что невесомая плоть не выдерживает — лёгкой светящейся птицей оно вылетает из груди и кружится среди звёзд, а в нём любовь, сияющая любовь к Амону. Только губы тяжелеют всё больше и больше, она не только ощущает их, но и с трудом справляется с этой тяжестью. — О, Амон великий, владыка мой, неужели ты введёшь меня в свой сияющий чертог?

— Ты уже в нём. Разве ты не видишь?

— Но что я буду делать там, на земле, когда вернусь в храм? — лепечет она с ужасом, осознавая вдруг всю грозную опасность, нависшую над её сердцем. — Что буду я делать без тебя, возлюбленный господин мой, если ты отвергнешь меня и вернёшь на землю? Смогу ли я забыть этот чертог, эти звёзды и этот свет? — Слёзы душат её, и она чувствует их вкус, жгучий и солёный. — Скажи мне, владыка мой, найду ли я тебя на земле, в храме?