Тутмос

Тутмос и сам чувствовал, что губы отяжелели, словно превратились в камни. Он провёл по ним языком, губы были совсем сухие и потрескались, хотя только что он выпил несколько больших глотков воды.

— Господин Дхаути, есть ли у тебя ещё вода?

— Совсем немного, Рамери, её нужно беречь.

— А у остальных?

— Есть ещё несколько, но кто знает, сколько времени нам придётся пробыть в этом ущелье! Если они окружили его…

— Себек-хотеп придёт к нам на помощь.

— Когда узнает, что мы здесь. И если сам останется в живых…

Тутмос силился держать глаза открытыми, чтобы не показать своей слабости, но они закрывались сами собой, и он перестал бороться. Всё вокруг сразу наполнилось звоном, словно тысячи систров в день великого плавания Амона приветствовали сопровождающего священную ладью доброго бога Кемет. Сон или скорее обморок на время избавил Тутмоса от страданий, которые испытывали его спутники на раскалённом камне, под палящим солнцем. Они сразу замолчали, когда фараон закрыл глаза, и не переговаривались даже шёпотом.

…Он проснулся или, вернее, очнулся от прикосновения живительной прохлады и, посмотрев вверх, увидел над собой тёмное беззвёздное небо. Тягучая, мучительная боль, распространившаяся на всё плечо, сразу дала знать о себе. Тутмос пошевелил рукой — она едва двигалась, но даже это слабое движение вызвало ещё более сильную боль. Он огляделся — его спутники были тут, спали на голом камне, окружив его плотным кольцом. Ближе всех к нему, прислонившись спиной к скале, сидел Рамери, его глаза были закрыты, но, когда фараон пошевелился, он сразу открыл их.

— Я здесь, твоё величество, я здесь… Могу я помочь тебе?

— Хочется пить.

Рамери поднёс к губам фараона флягу с драгоценной водой.

— Что чувствуешь ты, твоё величество?

— Только что было холодно, а теперь камень опять кажется раскалённым.

— Это лихорадка от раны.

— Это ты знаешь от Джосеркара-сенеба?

— Мне приходилось помогать учителю, твоё величество.

— Такая пустяковая рана!

— Важно, чтобы она не загноилась. У нас совсем мало воды и нет никаких целебных средств. Рана неопасна, но опасными могут быть её последствия.

— Скажи мне, Рамери, — прошептал Тутмос, снова облизывая языком пересохшие губы, — как ты очутился там, рядом со мной?

— Узнал от воинов, что твоему величеству грозит опасность, отыскал тебя в гуще схватки.

— Как это случилось, почему они едва не отрезали нас?

— Союзники правителя Кидши подошли сразу с трёх сторон. Вот почему он и не беспокоился…

— Проклятый! — Фараон стиснул зубы, его левая рука сжалась в кулак, но движение болезненным эхом отозвалось в ране. — А если они перекрыли все выходы из ущелья? Там есть воины аму, я знаю их ещё по Мегиддо, они сильны в закрытых местах. Помню, что говорил о них вечноживущий Хети[111], я много раз читал это место в его поучениях. «Подл он, плохо место, в котором он живёт, бедно водой, труднопроходимо из-за множества деревьев, дороги тяжелы из-за гор, не сидит он на одном месте, ноги его бродят из нужды, он сражается со времён Хора, но не побеждает и сам не бывает побеждён, не объявляет он дня битвы, подобно грабителю, страшится он вооружённых отрядов…» Если живы Хети, Амон-нахт и Себек-хотеп, смогут ли они помочь мне?

— Если живы, то смогут, твоё величество. Завтра мы отправим двух воинов на разведку.

— Почему не сейчас?

— В темноте они легко могут сорваться со скалы. Да и костры ханаанеев хорошо видны отсюда, незачем подходить к ним близко.

— Проклятый Кидши!

— Тише, твоё величество! Кровь опять может пойти из раны.

Тутмос умолк, глядя в нависшее над ущельем тёмное небо. Рамери тоже замолчал и, казалось, слился со скалой в привычной для телохранителя неподвижности. Остальные воины спали, кто-то из них глухо стонал во сне.

— Рамери, — снова заговорил Тутмос, — если выберемся отсюда, проси любой награды. Ты привёл ко мне коня, ты тащил меня по горной тропе, ты перевязал мою рану, и этого я не забуду, хотя властителей часто называют неблагодарными. Если выберемся отсюда живыми…

Как ни темно было вокруг, Тутмос не мог не почувствовать, как загорелись глаза Рамери.

— Пока я жив, я буду служить тебе, твоё величество, не думая о наградах. Но если ты пожелаешь наградить меня, ты узнаешь желание моего сердца. А сейчас прошу тебя: усни! До рассвета ещё далеко, тебе нужно много сил. Кто знает, что будет завтра?

— Только великий Амон, владыка непостижимого.

— Если ты снова чувствуешь холод, я укрою тебя щитом. Больше ничего нет… Кони остались у входа в ущелье и теперь, должно быть, вернулись в долину. Это плохо — мы могли бы есть их мясо. Может быть, боги пошлют нам счастье и удастся отыскать какую-нибудь дичь. Так лучше, твоё величество?

Тутмос слегка кивнул головой, губы снова пересохли от жажды. Он знал, что эта неутолимая жажда — признак лихорадки, знал и то, что воды осталось совсем немного и что она ценна, как серебро и лазурит. Он снова закрыл глаза, но изматывающая боль в руке и плече мешала заснуть. Не спал до самого рассвета и Рамери, хотя больше они не произнесли ни слова.

* * *