Тутанхамон

Зеленоватая поверхность пруда вновь отражает тростниковую лодку и нас троих — Тутанхатона, Анхесенпаатон и меня. Они сидят рядом и не смотрят друг на друга, но чувствуется, что Тутанхатон заботливо оберегает девочку, чтобы на неё не попали брызги воды, чтобы ей было удобно сидеть на корме. Так должен поступать любой мужчина, но когда Тутанхатон делает это для девочки Анхесенпаатон, он делает это с особенным удовольствием. Любовь, подобная маленькой хрупкой газели, или тень её, тень от любви взрослых? О Кийа, о моя Кийа, чего только не отдал бы я за то, чтобы были мы с тобой подобны этим двум детям, свободным и вольным любить друг друга, если Хатхор благословит их своим сиянием? И даже если благословение даст зримое солнце, царственное солнце?

* * *

Я ворвался в её маленький дворец, разукрашенный, как игрушка, я оттолкнул стражников, пытавшихся меня задержать, я миновал толпу испуганных служанок, я вошёл в её покои, где лежала она на полу, измученная, обессиленная горем. Кийа, моя Кийа была свергнута с престола, лишена царского венца, дочь её умерла вслед за царевной Макетатон, пережив её на два месяца. Поддавшись злому совету или собственной злой воле, Эхнатон изгнал свою возлюбленную, Эхнатон повелел стереть её имя на всех изображениях, Эхнатон провозгласил соправителем царевича Нефр-нефру-атона, дав ему имя Хефер-нефру-атон, Эхнатон дал согласие на брак Нефр-нефру-атона со своей старшей дочерью Меритатон. То, чего боялась Кийа, то, чего так страшилась она, свершилось и сбылось в предназначенные богами сроки. Теперь, поверженная, лежала она на полу своего роскошного покоя, где, должно быть, долгие часы любви проводил с ней фараон. Как испугалась, как вздрогнула она, услышав мои шаги! Как обхватила она мои колени и как разрыдалась, когда я поднял её и привлёк на свою грудь! Глаза её тонули в море скорби, тело её было объято страхом, она была в моих объятиях словно мёртвая, словно окаменевшая под взглядом волшебной радужной змеи. Не в силах вымолвить ни слова, я обнимал мою прекрасную, мою возлюбленную Кийю, ту, ради которой совершил бы и величайший подвиг, и величайшее преступление. Я уложил её на ложе и сам сел с нею рядом, потому что она не отпускала моей руки, потому что она держалась за неё, как за последний амулет, дарующий жизнь. Всегда она знала о моей любви и всегда знала, что ничто на свете не может отвратить меня от неё, даже если бы вся страна Кемет прокляла её имя и уничтожила бы саму память о ней. Чем провинилась она, что навлекло на неё гнев фараона, что заставило его низвергнуть со страшной высоты ту, которую столь высоко вознёс он? Её называли виновницей всех бед Кемет, её ненавидели едва ли не больше, чем самого фараона, её называли злой и хитрой, но для меня она была прекраснее всех даров Нут, прекраснее самой любви, которую внушала она. Молча смотрел я на неё, и сердце моё разрывалось от горя, когда я видел её глаза, полные слёз, её лицо, искажённое страхом и страданием. Губы её шептали невнятно, и я знал, что повторяет она один-единственный вопрос, на который ищет ответа, что молит своего царственного возлюбленного ответить, объяснить: за что? За что? Но я не знал, наказана или спасена была она гневом фараона, и потому не мог разделить её страдания, хотя и готов был сделать всё, чтобы избавить её от них. Только один светильник горел в её покое, только это маленькое пламя освещало её великое горе и мою великую любовь. И я сказал моей Кийе:

— Госпожа моя, возлюбленная моя госпожа, ты должна уйти, тебе лучше покинуть Ахетатон. Я останусь возле твоей колесницы, если ты пожелаешь, я буду сопровождать тебя всюду. Оставаться здесь опасно, гнев его величества — да будет он жив, цел и здоров! — губит его врагов...

— Врагов?! Разве я враг ему?

— Но он изгнал тебя!

— Его обманули... царица-мать и этот проклятый Туту, и старый хитрый Эйе, и этот проклятый Хоремхеб....

— Не говори плохо о Хоремхебе. Не будь его, страна Кемет испытала бы многие бедствия. Кийа, прошу тебя, не говори плохо о Хоремхебе! Никто не может проникнуть в мысли его величества, никто не знает, что побудило его поступить так...

— Я знаю! Царица Тэйе, глаза которой уже обратились в сторону Запада, отец бога Эйе, полководец Хоремхеб, царица Нефр-эт, Меритатон и царевич Нефр-нефру-атон, все они, возненавидевшие меня!

— Кийа, тобой движет гнев...

— Я ждала этого! Я была слишком прекрасна для них, слишком недосягаема. Воля моя была волей для фараона, согласно моему желанию он принимал и отсылал послов, согласно моему желанию карал моих врагов, тех, для кого я могла просить казни...

— Молчи, Кийа!

Я закрыл ей рот рукой, ибо стены дворца могли иметь уши, ибо слова, которые она произносила, были слишком страшны. Кто мог догадаться, какую власть имела эта маленькая женщина? Только её могущественные враги, Эйе и царица-мать. Но Хоремхеб, мужественный и благородный Хоремхеб, как мог он ненавидеть Кийю, как мог он мстить женщине? Кийа не права. Не права! Не права!