Тутанхамон

— Боги покровительствуют ему, они оберегают его.

— Я слышала, он не запретил даже поклонение Сетху?

— Не запретил.

— И ты не понимаешь, почему должно быть страшно?

Я удивлённо посмотрела на неё, её голос прозвучал странно. Бояться за мужа? Я никогда не думала об этом, покровительство, оказываемое ему богами, казалось столь явным, что страх был в моих глазах ненужным и даже глупым чувством. Вся Кемет, все простые и знатные люди любили его — разве их любовь не была надёжным щитом?

— Кого следует бояться, Меритатон — богов или людей? — спросила я.

— И тех и других, — ответила она, — и тех и других. Когда-то мне казалось, что над троном Хефер-нефру-атона тоже распростёрты оберегающие крылья...

Я вздрогнула, ибо воспоминание о ранней смерти Хефер-нефру-атона было мне неприятно. И странным казалось то, что сестра говорит об этом, как будто хочет предостеречь или подготовить к чему-то, кажущемуся ей возможным, а мне — невероятным. Невольным жестом я положила руки на свой живот, как будто оберегая ребёнка от внезапно сгустившейся мрачной тени. Меритатон заметила это и поняла, что со мной, но не стала спрашивать, а только погладила меня по животу, как это сделала когда-то мать, угадавшая мою первую беременность. И, уткнувшись головой в её плечо, я почувствовала, что мрачные тени отлетают от меня. В самом деле, не была ли я счастливее всех женщин своей семьи, счастливее матери и сестёр? Мне захотелось говорить о радостном, и я сказала:

— Если у меня родится сын, он будет носить имя Аменхотеп, если же дочь — будет названа Нефр-эт. Муж говорил, что охотно выдал бы свою дочь замуж за одного из царевичей хатти. Но теперь, как мне кажется, он думает иначе. Боюсь, именно с хатти он собирается воевать, хотя и не говорит об этом прямо. Мне грустно будет, если он покинет меня...

Меритатон явно была удивлена, её тонкие подведённые брови взлетели вверх.

— Воевать? С хатти? Почему?

— Я не знаю... Нужно будет спросить у Туту, он хорошо знает хатти.

— О своём намерении воевать Тутанхамон уже объявил?

— Нет, да и мне не сказал определённо, только намёком.

— Тогда лучше никому не говори об этом. Пусть тайное остаётся тайным до поры до времени. Ты помнишь, отец всегда всё решал сам и не посвящал в свои дела никого, даже мать. Он говорил, что никто не может знать его окончательного намерения, только его великий отец.

— Но мой муж не похож на нашего отца.

— Тем более не нужно никому выдавать его намерений. Люди бывают очень хитры... Ты всё-таки ещё очень молода, Анхесенпаатон.

— Ты так часто это повторяешь...

— Повторяю, потому что это так и есть. Быть царицей труднее, чем тебе кажется... Не сердись на меня, — сказала сестра, заметив, что мне неприятно слышать её слова. — Нам нельзя сердиться друг на друга, ибо из всех дочерей великого Эхнатона нас осталось только двое...

Она протянула ко мне свои тонкие ласковые руки, и мы обнялись, как когда-то давным-давно, в Ахетатоне, когда поверяли друг другу свои тревоги и горести. И хотя было печально, печаль эта казалась светлой, ибо вся она была обращена в прошлое, казавшееся чем дальше, тем чудеснее. Мы долго ещё сидели обнявшись и слышали музыку, доносившуюся с реки, и огни праздничных факелов танцевали между ночными облаками и гладью тёмной воды, и на глаза наворачивались слёзы, необъяснимые, томительные и прекрасные, как музыка...

* * *

Иноземцы прибыли в Опет с богатой данью и предстали перед фараоном, владыкой Обеих Земель. В большинстве своём это были светлокожие и голубоглазые ливийцы, высокие и широкоплечие, с густыми бородами, они привезли изделия из бронзы, пёстрые ткани и кожи, привели могучих коней. Я видела по лицу моего мужа, что он остался доволен, и ливийцы покинули Зал Приёмов, обрадованные столь явной милостью г фараона. Прибыли и чёрные кушиты, которые привезли золото и слоновую кость, потом арамеи с изделиями из бронзы и серебра и тоже с упряжками коней. Его величество внимательно просмотрел донесение наместника Куша Аменхотепа и остался им очень доволен. Наконец прибыли посланцы хананейских племён, которые привезли серебро и олово. Его величество пожелал спросить, не испытывают ли они каких-либо притеснений со стороны хатти, и хананеи, переглянувшись, ответили, что уже много лет не знают покоя и мирной жизни, ибо их правители, верные Великому Дому Кемет, живут в постоянном страхе перед набегами хатти. Казалось, фараон только и ждал этого ответа, он выразил своё удовлетворение и уже хотел отпустить посланцев, как вдруг Эйе, наклонившись к уху повелителя, тихо зашептал какие-то неведомые слова. По едва заметному движению головы Тутанхамона я поняла, что он даёт чати разрешение на что-то. И правда: Эйе пожелал, чтобы посланцы задержались, и спросил их:

— Было ли так, чтобы хатти исполнили свою угрозу и хотя бы раз переступили границы вашей земли?

— Нет, — ответил старший из посланцев, — но вооружённые отряды хатти никогда не удаляются более чем на один день пути от наших границ.

— Чего они требовали от вашего правителя?

— Дани.

— Платили ли вы им эту дань?