Тутанхамон

— После вечерней трапезы я буду ждать тебя, Эйе, в своих покоях, — бросил мне Тутанхатон, легко сходя на землю со своей колесницы и отдавая слуге рукавицы для стрельбы. — Узнай у царевны Тадухепы, довольна ли она приёмом своих соотечественников? Мне понравился этот Хатуммеш. И мне кажется, что Душратта не зря доверяет ему дела первостепенной важности. Вечером будет катание на барках? Скажи главному распорядителю церемоний, что огней должно быть много...

Вечерняя трапеза во дворце фараона всегда проходила весело. В тёплом розово-оранжевом свете многочисленных светильников мелькали проворные тени слуг, разносящих кушанья, музыканты и певцы услаждали слух царской семьи непритязательной и приятной музыкой, все весело переговаривались за своими столиками. Пришёл к трапезе и жрец Мернепта, похудевший, осунувшийся, но избавленный от своего недуга, и был радостно встречен фараоном и обеими царицами, Анхесенпаатон и Меритатон. Митаннийские послы выглядели вполне довольными, лица их были веселы. Гонец, отправленный с добрыми вестями к царю Душратте, уже был в пути, был составлен и текст договора, на котором так настаивал властитель Митанни, митаннийская царевна могла начинать приготовления к путешествию в Кемет. Все были довольны, свет факелов был праздничным и ярким. И всё же по лицу Тутанхатона пробегала иногда лёгкая тень озабоченности, которую я мог приписать только его тайным мыслям.

В покоях фараона, изысканно и роскошно обставленных, чувствовалась прохлада, веющая с реки. Чудесный вид открывался с широкого балкона, взору представала величественная водная гладь, пышность цветущих царских садов... Тутанхатон велел уйти всем, даже слугам с веерами, и сам взял веер из слоновой кости и бело-коричневых перьев страуса. Сидя в своём золотом кресле, с веером в руке, которым он задумчиво обмахивался, фараон выглядел сейчас старше своих лет.

Сидя напротив него, я вглядывался в его лицо, знакомое, изученное до мельчайших черт и в последнее время неуловимо меняющееся, перестающее быть постигнутой и изученной тайной. Он, не готовившийся к тому, чтобы занять престол фараонов, был создан для него. Такие случаи знала Кемет, рассказ о них хранили стены древних храмов и пирамид. И, глядя на него, я не переставал убеждаться в том, что не ошибся, сделав его дорогу к престолу более лёгкой. Будучи более придворным, чем жрецом, я многое читал на лицах, многое и в сердцах. Преданность Эйе царскому дому сделала его плотью от плоти этого дома, сделала Эйе частицей его. Разве странно было то, что он умел читать мысли членов этого дома? Но сейчас — не мог. Тутанхатон начинал ощущать себя властителем, молодость делала непредсказуемым этот порыв.

— Сегодня меня огорчили донесения правителей южных степатов, — сказал Тутанхатон. — Они жалуются на то, что народ стал непокорен, что народ недоволен отсутствием празднеств. Жертвоприношения великому Атону уже никого не удовлетворяют...

Осторожность побуждала меня к молчанию, молодость побуждала его к прямоте. Мы сидели друг напротив друга, разделённые лёгким колыханием веера.

— Народ не может жить без своих богов. Я давно думал об этом, теперь я это вижу ясно. Народу нужны боги, похожие на него, боги с глазами, в которые можно заглянуть, боги с руками, которые могут держать систр или жезл. Зримое солнце слишком ослепительно, на него нельзя смотреть слишком долго. Матери не могут молиться солнцу, они должны видеть сосцы богини, питавшие детей молоком. Я это понял, Эйе, понял, увидев, как один ребёнок пытался изобразить солнце в виде человека, только в шлеме из золотых лучей. Разве мудрость не была дана Хору-младенцу? Воин должен видеть в руке богини меч, писец — палочку для письма. Богиня Хатхор — прекрасная женщина, её тело зовёт к наслаждению...

У меня вырвался изумлённый возглас, мне трудно было поверить, что слова эти исходят из уст фараона-мальчика. И какого — рождённого во дворце Эхнатона, под благословляющими лучами царственного Солнца! Кто мог внушить ему эти мысли? Кто, кроме великого Амона-Ра, царя богов?

— Я думал, много думал, Эйе. Недавно я увидел у моего учителя Мернепта статуэтку бога Тота, такую красивую, что я долго не мог отвести от неё глаз. Тот — мудрый бог, все писцы Кемет молятся Тоту, даже если они не произносят его имени вслух. Мне было больно, что мой учитель прячет от меня своего бога. Но в то же время я понял, как должен был страдать Мернепта, вынужденный таиться даже от меня. И разве так только в царском дворце? Я подумал, Эйе: нужно вернуть народу его богов. Мне приснился сон...

Он закусил губу и промолчал. Осторожно, стараясь не вызвать недоверия, я спросил:

— Кто был тот бог, что явился тебе во сне, твоё величество?

— Я не знаю. Но это был бог, воистину бог, а не великий фараон Солнце. Он ничего не сказал мне, но я понял его волю. И на другой день во время утренних молений я почувствовал то же самое.

— Сонные видения порой бывают обманчивы, твоё величество.

— Но разве может Сетх явиться в обличье Осириса?

— Могла ведь прекрасная Хатхор принять облик львицы Сохмет, твоё величество.