Турнир

— Эти стихи написаны впервые под небом этого мира, — я подняла вверх правую руку, которое послушно окутало темное облачко родовой силы, подтвердив мои слова. — Прошу, — я кивнула штатному магу.

Проекция чистого листа появилась над полем, и, я начала декламировать, наблюдая, как слова, написанные каллиграфическим курсивом достаточно сносного уровня, появляются на листе.

Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.

— Прошу не убирать проекцию, — я остановила мага, начавшего складывать пальцы. — Я хочу писать, и чтобы текст сразу проявлялся. Так можно? — Он покосился на распорядителя и, получив одобрение, дополнил плетения.

— Страсть, — наконец дождавшись своей очереди, произносит мистрис Айрель. Я ненадолго задумываюсь, подбирая подходящий стих и быстро пишу. Строчки появляются на большой проекции над полем одновременно с тем, как кисть касается бумаги.

Подтверждающая вспышка силы, и я снова смотрю на судейскую линию, стихи я решила не читать, достаточно того, что их могут прочесть другие.

— Война, — это произнес серьезный Тир, сцепив пальцы в замок. И кончик кисти быстро-быстро запорхал по бумаге, слова появлялись друг за другом, проявляя законченный стих.

— Подтверждаю, — новая вспышка силы, и я уже не декларируя, киваю леди Фелисити.

— Истина, — наконец произносит леди Фелисити. На этот раз я задумываюсь немного дольше, не так много в позднем творчестве Садо стихов, посвященных именно этой теме.

Кисть касается бумаги, и новый стих появляется в воздухе, видный каждому на Арене.

— Подтверждаю, — привычная вспышка силы, и я начинаю писать дальше без перерыва — Таджо задал очень простую тему — власть.

Новый стих вспыхивает в воздухе, и ещё, и ещё. Судьи увлеклись и пошли уже на третий круг. Я написала стихи посвященные морю, ветру, счастью, и даже лошадям — это выделился Тир. Один Садо продолжал молчать, шевеля губами. Он задрал голову и читал тихо про себя каждое слово, которое появлялось на большой проекции листа.

Песочные часы показывали, что осталась ещё половина времени, выделенного мне распорядителями.

— Достаточно, леди Блау, — сказал Садо хрипло. — Более чем достаточно. — У него немного подрагивали руки. — Я попрошу вас написать ещё один стих, последний, посвященный Югу.

Таким, каким видите его вы.

На доли мгновения мне стало жаль Садо, но это мимолетное чувство быстро прошло. Никто не будет унижать Блау безнаказанно. Неотвратимость, именно это слово крутилось у меня в голове. Садо получил ровно то, что заслужил.

Я выбрала стихотворение про Юг, одно из самых простых в его поздней лирике и самых душевных, возможно потому что Садо сам был родом из Южного Предела. Кисть танцевала по листу, штрихи ложились в буквы, буквы в слова, и стих обретал форму.

— Подтверждаю, — привычная вспышка темным облаком обволакивает руку, и я, изменив правилу, читаю этот последний стих лично вслух, повторяя давно знакомые мне строчки.

Вокруг взираю, взявшись за перила:
сиянье гор и блеск реки слились,
Повсюду ароматы разнеслись —
чилим и лотос набирают силу…

Светла луна и вид окрестный светел,
но ни одной души родной вокруг…
Я здесь чужой — меня никто не встретил,
в лицо мое прохладой дышит Юг!

Я закончила декламировать в абсолютной тишине, устало пристроив кисточку на подставку.

Судьи безмолвствовали, трибуны молчали, и только Садо неслышно шевелил губами, повторяя про себя последние слова.

Ничего личного — это просто жизнь, сир Садо. Я украла не только его стихи, подорвав веру в собственную гениальность. Я украла его будущие достижения, отблески его славы. Я заимствовала часть того, что и сделало его по-настоящему великим в свое время.

Я украла часть его будущего. Он получил ровно то, что заслужил.

Садо начал хлопать не сразу, приноровившись, и потом встал в кресле в полный рост, склонившись мне, как равной, без всякой насмешки. Начали хлопать судьи, аплодировать и свистеть трибуны, на поле летели обрывки лент, шарфы, и даже какой-то цветной мусор.

Распорядителям пришлось успокаивать толпу, снова используя купол тишины.

— И как долго вы сможете писать в таком ритме, леди Блау? — тировский судья спрашивал с искренним и добродушным любопытством.

— До вечера точно, — ответила я, подумав, сколько в моей памяти осталось стихов в запасе.

— Возможно, на некоторые сложные темы потребуется больше времени, — я указала на песочные часы на столике рядом с судейской линией. — Потом можно отдохнуть и продолжить, — Садо отчетливо вздрогнул, — я не пробовала проводить практические испытания.