– Милиция! Убиваюууут!!!
– Сука! – зло проговорил блатной. Он ловко ушел от ударов размахивающего клешнями жирного фраера, подсел под него и, вспоров живот Борюсика от лобка до средостения, скрылся в темноте.
Борюсик не упал, он стоял на ногах, поддерживая разрезанную плоть руками. Приехала милиция и «Скорая помощь», а он все стоял, словно умер стоя, а в затухающем сознании звучал голос Лизы: «Папочка! Папочка мой!!!»
Борюсик не умер. В Склифосовского ему сделали четыре операции, и лишь на десятые сутки хирург сообщил Лизе счастливую новость:
– Будет жить. Повезло товарищу детскому писателю, что в теле он был. Если бы жировая прослойка хоть на полсантиметра тоньше была, то нож несомненно бы попал в сердце…
Борюсик пролежал сначала в Склифе, затем в военном госпитале почти восемь месяцев. В общей сложности ему сделали шестнадцать операций. Возле его постели всегда дежурила Лиза, гладя небритые щеки отца. Очень часто заходили пионеры, и кто-то из писательского профкома раз в неделю приносил лимоны.
Борюсика стали поднимать с кровати, заставляя ходить по коридору. Шажок за шажком.
Как-то он увидел свое отражение в зеркале, но не узнал себя в худом костистом теле, в смертельно бледном лице с провисшей на щеках кожей. Подумал – привиделось… Через неделю писателя отвели на взвешивание, где его ждало потрясение. Вместо привычных двухсот килограммов стрелка весов показывала какие-то семьдесят шесть. Он улыбнулся – весил столько в пятом классе.
Борюсику о рождении внука Иосифа рассказал зять Хесус:
– Она в Грауэрмана! Все в порядке! В честь товарища Сталина, что бы о нем ни говорили…
«Лучше бы Володей, – подумал Борюсик. Красиво бы вышло – Владимир Хуесосович».
Через неделю в палате появилась сияющая Лиза со свертком на руках. Она сильно располнела и чем-то стала походить на мать Борюсика.
– Ты, папа, пожалуйста, ешь больше, а то как же твои костюмы? А банты?.. Как же ему, – она улыбнулась свертку с сопящим младенцем, – пускать по твоему животу волны?
Море, море, море! Волны, волны, волны…
Монета
Марлон Марленович Искрящий через два дня после рождения оказался ненужным матери и был подброшен к детскому приюту.
Мальчишечка родился черноглазым, несмотря на несколько дней от роду волосат, и плакал так музыкально, словно песни пел. На младенца даже нянечки с нижних этажей приходили поглядеть.
– Цыганенок! – предположила одна.
– Или арабчонок! – высказалась другая.
– А арабы разве поют?
– Все поют…
Сошлись все же на цыганском происхождении вокально плачущего ребенка и назвали беспомощное существо Чавеллой. Отчество давали по имени директора сиротского дома, и фамилию по нему же. Директор был грузином или грузинским евреем – кто здесь разберет. Таким образом в начале жизни произошел Чавелла Михайлович Датошвили. Так и в метрике записали. Но ненадолго.
Уже в полтора года красивому мальчику повезло. Его усыновила бездетная семья артистов цирка, работающих в большом постановочном номере эквилибристов и катающихся по всему необъятному СССР. Честно говоря, идея об усыновлении принадлежала матери эквилибриста, так как ей давно было скучно и грустно. В силу возраста она не могла служить в цирке, а дома было одиноко.
Новая бабушка Инесс Искрящая, заслуженная артистка Якутии на пенсии, поглядев в метрику, твердо заявила, что мальчик будет отныне называться Марлоном, в честь американского артиста Брандо, отчество, соответственно, ему присуждается по имени отца – Марленович, а фамилией Искрящий, потомственной цирковой, завершилось формирование новых ФИО приемыша.
Через два года, когда мальчик прилично подрос, Инесс Искрящая предположила, как, впрочем, думали и в приюте, что ее внук цыганских кровей. Мальчик с черными сверкающими глазами испытывал живейший интерес к музыке и замирал, если по радио передавали песни советской эстрады, особенно когда диктор объявлял выступление артиста Сличенко с цыганским ансамблем: радовался, будто ему новый конструктор подарили.
– Чует своих! – рассказывала бабка подружке. – Кровь к крови!
Впервые его вывели на цирковой ковер в пять. Полгода мучили, мяли, тянули, подняли на лонже под купол цирка, откуда мальчика вырвало на дрессированных собачек-левреток, ну а потом вынесли вердикт: непластичен, вестибулярный аппарат ни к черту, моторика рук и ног обыкновенная, для циркового дела не годен!.. Цыган, уверовала заслуженная артистка Якутии. Цыган сроду в цирке не было!
Бабушка Инесс ненадолго призадумалась, а потом решила, что у цирковых и у цыган много общего. И те и другие бродячий люд, зарабатывают душами, поющими от невозможности самоневыразиться. На том ее сердце успокоилось, и к первому классу она подарила внуку семиструнную гитару, купленную в магазине музыкальных инструментов на Неглинке.