Турбулентное мышление. Зарядка для интеллекта

«Если в основе музыкальной гармонии или форм изобразительного искусства обнаруживается математическая структура, то рациональный порядок окружающей нас природы должен иметь свою основу в математической сущности законов природы. Такое убеждение впервые нашло своё выражение в пифагорейском учении о гармонии сфер и в том, что элементам были присвоены правильные формы, – считал Вернер Гейзенберг. – Кто хотя бы один раз убедился в творческой силе математических построений, тот будет замечать их действие на каждом шагу как в области природы, так и в области искусства», – писал он.

В общих чертах этот период исследований, период «бури и натиска» «группы инженеров, работающих даром» описан ранее (Калашников, Русов, 2006, C. 20–34) [31] . Так что можно считать нашу работу своеобразным практическим, лишённым идеализма, продолжением некогда начатой, но не развитой темы. Обзорные сообщения об основных идеях и структуре Диала были также опубликованы одним из соавторов этой книги, но, конечно, не предполагали даже виртуального обучения правилам речи (Латыпов, 2005. С. 225–232; Латыпов, 2010. С. 261–267).

Действенность указанного междисциплинарного подхода подтвердили в последующих разработках соавторы этой книги С.В. Ёлкин и Д.А. Гаврилов. В 1980–1990-х осуществлялась детальная проверка Диала в различных отраслях знания составление базовых словарей, обучение экспериментальных групп научных работников, студентов и, главное, школьников. Была предпринята дерзкая попытка «подсунуть» разработанный учёными особый язык детям.

Это сейчас, четверть века спустя, представляется вполне разумеющимся, что между разными науками исчезают границы. «Нужно быть ненормальным, чтобы этого не признавать, – обобщает доктор филологических и биологических наук, профессор Т.В. Черниговская (Наука и жизнь. – 2012. – № 11. – С. 26–30). – Никто не отменяет важности отдельных наук, но судите сами. Как должна называться специальность человека, который, скажем, изучает, как ребёнок учится говорить? Как маленький ребёнок умудряется за короткое время овладеть самым сложным, что вообще на земле есть, – человеческим языком? На это полагается отвечать: слушает и запоминает. Но это абсолютно неправильный ответ. Потому что если бы он слушал и запоминал, то слушать бы понадобилось лет сто. Так что вопрос остаётся: как ему это всё-таки удалось, учитывая, что его никто никогда не учит. Причём «он» – это в данном случае не ребёнок, а мозг ребёнка, потому что мозг всё делает сам. Исследователь, отвечающий на этот вопрос, должен быть одновременно нейробиологом, лингвистом, детским психологом, экспериментальным психологом, бихевиористом, врачом, специалистом по интеллекту, математиком – чтобы строить модели, специалистом по нейронным сетям – тем, кто будет обучать искусственные нейронные сети, делая вид, что они – «ребёнок», – генетиком и так далее».

А четверть века назад «ненормальными» считались как раз авторы и разработчики Диала, на котором бы могли свободно и естественно общаться не просто дети, но все эти специалисты (каждый из своей узкой отрасли знаний).

«Речь представляет собой сложное единство физических и психических, умственных, сознательных и подсознательных процессов. Естественный язык – одна из важнейших форм выражения и движения понятийного мышления… Овладение речью основано на изучении и прочном запоминании очень большого числа приёмов мышления и способов рассуждения, правил построения слов, предложений и системы предложений, на формировании навыков их применения, на выработке речевых автоматизмов. Человек считается владеющим языком, если построение речи осуществляется автоматически, в подсознании. Взрослый часто уже не помнит правил морфологии и синтаксиса, но говорит и пишет правильно, в соответствии с правилами речи. Он не думает о падежах, склонениях и спряжениях … На уровне овладения речью в процессе сознания (мышления) определяется смысл наших мыслей » (Шумилин, 1989, VIII).

О первых результатах внедрения и использования этого искусственного языка, на котором можно говорить, как на естественном, было объявлено уже на ежегодной Конференции памяти К.Э. Циолковского в Калуге в 1990 году. После развала СССР работы продолжались с переменным успехом с учётом «эпохи перемен». Первые экспериментальные группы распались. Основатель Диала эмигрировал в Канаду, затем в США. Так что изыскания сместились в сторону создания универсальных интерфейсов (Ёлкин, Гаврилов, 1996; Ёлкин, Гаврилов 1998). Затем математическая версия языка развивалась для задачи машинного перевода в качестве семантического языка-посредника SL. На основе Диала был разработан семантический словарь и анализатор для машинного переводчика Кросслейтор 1.0, системы семантического поиска и реферирования документов. Были сделаны многочисленные публикации в специализированных научных изданиях [32] .

В 2010 году наше внимание привлекло проблемное интервью Юлия Сергеевича Ильяшенко, доктора физико-математических наук, профессора мехмата МГУ и Корнеллского университета (США) – «Математика приучает отличать правду от лжи». Конспективно некоторые моменты интервью и парадоксальные вопросы в этой связи:

«… математика вообще идеальный полигон для творческого воспитания человека . Она даёт материал, который не требует ничего: человек услышал задачу и думает над ней, ему больше ничего не нужно, не нужны даже бумага и карандаш…

Кант сказал, что «в каждом знании столько истины, сколько математики». Это означает, что для формулировки окончательных положений науки нужен математический язык. Это вовсе не обязательно язык формул. Но это язык, в котором нет недоговорок. Математика прежде всего учит человека отличать то, что он знает, от того, что не знает, что сказал, от того, что не сказал. Математика, по большому счёту, приучает человека отличать правду от лжи.

Поясню это такой легендой: дело было где-то в начале второго тысячелетия. Английский король в очередной раз заключал соглашение с непокорными шотландцами, которые, видимо, добивались от него каких-то уступок, и он их спросил, чего же они хотят? «Мы хотим, чтобы нашей землей правил человек, родившийся на ней и который от рождения не говорил бы ни одного слова по-английски», – сказали они. «Хорошо», – ответил король, и его жена вынесла младенца-сына, который только что родился на шотландской земле. То есть они получили, что просили, – но совсем не то, что хотели. Выразить свои мысли так, чтобы в процессе восприятия этих слов было прочтено ровно то, что человек хочет сказать, очень трудно . Это в жизни редкое ценное общежитейское умение. Математика этому учит…» (кстати, тут у автора историческая ошибка: дело было не в Шотландии, а в Уэльсе – именно в память о том договоре наследник британского престола носит титул принца Уэльского).

Да что там? Сам великий Луи де Бройль, французский физик, удостоенный Нобелевской премии за открытие волновой природы электрона, считал: «…где можно применить математический подход к проблемам, наука вынуждена пользоваться особым языком, символическим языком, своего рода стенографией абстрактной мысли, формулы которой, когда они правильно записаны, по-видимому, не оставляют места ни для какой неопределённости, ни для какого неточного истолкования» [33] .

Выделения в цитатах выше сделаны нами. Не кажется ли вам, что задача «творческого воспитания» человека входит в противоречие с необходимостью «языка, в котором нет недоговорок»? И является ли достоинством для творческого развития однозначность смыслов? Не становится ли человек, в том числе и математик, заложником узкой специализации в погоне за однозначностью?

Для иллюстрации наших слов приведём старый анекдот.

Едут на поезде по Англии четверо: поэт, зоолог, физик и математик. Они увидели из окна купе отару – все овцы серые, но среди них одна белая.

Поэт пишет тут же черновик стиха:

– О, Англия, страна овец!

Зоолог фиксирует:

– Большинство овец, обитающих в этой области Британских островов, белые, хотя в их помете иногда появляются и тёмные особи.

Физик:

– В Англии местами и временами встречаются белые овцы.

Математик:

– В отдельно взятой области Англии есть хотя бы одна овца, у которой хотя бы одна сторона белая.

Зависимость хода мышления от узкого понимания контекста, погоню за однозначностью, легко продемонстрировать на следующем реальном случае. Нурали Латыпов вспоминает:

«Один из моих друзей на пари утверждал, что может спрятать в комнате водку так, что её невозможно будет найти. Остальные приятели, естественно, не могли в это поверить, так что пари было заключено.

Итак, куплена и выдана моему другу бутылка водки. Все, кроме него, удалились из комнаты на пятнадцать минут. Потом мой друг отворил дверь и жестом показал всем: прошу входить! Ищите!

Поиски заняли почти час! Всё было перерыто, простукано и ощупано в лучших традициях НКВД тридцатых годов. Найдено множество считавшихся ранее утерянными вещей. Обнаружена и пустая бутылка из-под водки. Друг был обвинён в том, что попросту выпил содержимое. Попросили дыхнуть. Но и само его поведение явно свидетельствовало об ошибочности этого суждения.

В конце концов, придя в состояние полного изумления, «поисковая группа» возопила: «Где же… это… искомое?» Мой друг спокойно взял со стола стоящий там всё время графин, открыл и дал каждому понюхать. «Искомое» находилось у всех и каждого буквально «под носом». Просто никто не сообразил: ищется не бутылка с водкой , а именно водка . Она и была налита в графин вместо воды.

Это – типичная ошибка при поиске: нужные предметы, информация, сведения, данные… разыскиваются где угодно – под подушкой, за шкафом, в секретном досье, в сейфе, в тайнике… но только не на открытом месте. О разумности хранения важнейшей информации на самом видном месте говаривали ещё Эдгар По и Артур Конан Дойль. Да и Гилберт Кийт Честертон утверждал, что лист лучше всего спрятать в лесу.

Замечу, что сокрытие информации и её добыча – два противоположных, но родственных направления разведывательной деятельности. Ибо зная, как прятать, представляешь, и как искать.

Профи из разведывательных сообществ различных стран, безусловно, не совершают наивных ошибок. Поиски, добывание, хранение, передача, защита важнейшей информации входят в круг обязанностей информационно-аналитических служб. Для получения информации о противнике зачастую оказывается вовсе не нужно ставить «жучки», делать снимки в инфракрасных лучах, записывать спектры колебаний оконных стёкол. И уж тем более не надо часами лежать с пистолетом в грязи под лавочкой или уметь водить всё, что способно двигаться. Зато нужно уметь нечто иное: анализировать то, что на первый – неискушённый – взгляд не может вообще содержать никакой важной информации.

Для извлечения интересующей информации из так называемых «открытых источников» нужен серьёзный труд аналитиков и экспертов. Поиск сильно зависит от самого ищущего: от его эрудиции, таланта и интуиции. И, в общем, оказывается, что обнаружить нечто на самом деле важное с очень большой вероятностью можно, проводя поиск прямо «под фонарём». Нужно «всего лишь» знать, что ищешь, чем искомое отличается от прочего «мусора». И как потратить на поиски меньше времени. И при этом быть уверенным, что ничего важного не осталось незамеченным. По оценкам профессионалов – разведчиков, как западных, так и наших «грушников», от восьмидесяти до девяноста пяти процентов всей разведывательной информации составляет как раз та, что проистекает из открытых источников» (Вассерман, Латыпов, 2012. С. 226–228).

В работе «Универсализация знаний и Диал как язык-посредник междисциплинарного обмена» В.В. Куликов и С.В. Ёлкин отмечали:

«Специализация есть очевидное общественное благо. В сегодняшнем мире узких специалистов это аксиома, не требующая доказательств. Времена великого Леонардо да Винчи, времена великих учёных-универсалистов, учёных-энциклопедистов, как представляется, ушли в прошлое навсегда. И тем не менее крупнейшие открытия делаются именно на стыке различных дисциплин. Удивительнейшие изобретения представляют собой следствие соединения, как казалось, несоединимого. Так ушла ли, действительно, насовсем универсальность мыслителей? Возможна ли сегодня «тотальная» универсализация знаний?

Сама постановка такого вопроса в нашем безумно разнообразном мире, поначалу, кажется не менее «безумной». Но, может быть, всё-таки прав Нильс Бор, считавший, что идея, чтобы быть верной, должна быть «достаточно безумной»? Существуют же, в конце концов, такие впечатляюще-красивые и бесконечно разнообразные фигуры, как фрактали, – и при всём этом каждая часть фракталя геометрически подобна любой другой её части. И ведь нельзя же сказать, что это некие редкие казусы, нет – фрактали чрезвычайно распространены в природе: горы, облака, молнии и деревья лишь некоторые из многочисленных примеров. Одни и те же геометрические образы характерны для самых, казалось бы, различных явлений: например, спираль появляется и в течении воды у стока домашней ванны и в структуре галактик. Одни и те же уравнения описывают самые различные природные явления, наиболее известный пример: волновые уравнения, описывающие явления от волн морского прибоя до волн возбуждений в мозгу человека и поведения квантов Вселенной.

Последний пример наводит на мысль, что истоки универсализации нужно искать в области фундаментальных законов, единых для всего мира. Только вот «степень универсальности» таких законов, как нетрудно понять, должна быть выше степени универсальности, скажем, закона всемирного тяготения Ньютона. Действительно, закон тяготения пригоден только для материальных тел, имеющих массу, – а наши предполагаемые законы должны быть применимы во всех случаях и для всех мыслимых объектов изучения: от частиц и волн до мыслей и эмоций человека…»

В статье «Основы методологии трансляции знаний между различными предметными областями» (Ёлкин, Куликов и др., 2006–2010) идея развита:

«…Иначе говоря, если гипотеза о возможности тотальной универсализации верна, то мир должен представлять собой один-единственный фрактал, каждая часть которого в каком-то смысле подобна любой другой его части. Или, другими словами, искомое единое универсальное уравнение должно описывать мир в любой наперёд выбранной его области. Подобные идеи до сих пор выдвигали лишь богословы и философы, утверждавшие, между прочим, что, при всём разнообразии, единство мира настолько велико, что, убрав из Вселенной малейшую пылинку, мы тем самым разрушим её. Исторически первым человеком построившим именно такую единую фрактальную систему мира, был великий немецкий мыслитель, творец системы диалектики, Г.Ф.В. Гегель…»

Собственно, и неудивительно, что главная цель Диала, если вернуться к тому, с чего начали, – активизация мышления с выведением его на новый абстрактно-теоретический уровень, интенсификация научных разработок на основе всеобщего интерфейса творческих людей.

Метод Диала – использование единого универсального языка абстрактной теории симметрий для описания и переосмысления прежде всего знакомых всем явлений (даже бытовых) и обыденных отношений вещей с тем, чтобы сделать очевидными не столь понятные сейчас по сути фундаментальные явления физики, математики, химии и информатики.

ВОПРОС № 49

Великий естествоиспытатель Александр Гумбольдт встретился в своих путешествиях по Латинской Америке с одним мудрецом, который разъяснил ему свою теорию о разных типах людей, коих оказалось четыре:

Те, которые кое-что знают, и знают, что они знают. Это люди образованные.

Те, которые кое-что знают, но не знают об этом. Такие люди спят, и их надо разбудить.

Те, которые ничего не знают, но об этом знают. Таким людям надо помочь.

Кто же составлял последнюю категорию и что мудрец предлагал сделать для этих людей?

ВОПРОС № 50

По аналогии с задачкой Александра Гумбольдта решите ещё одну. Профессор МИФИ Борис Анатольевич Долгошеин рассказывал одному из авторов, как он принимает экзамены:

1. Если знает и понимает, то 5.

2. Если знает, но не понимает, то 4.

3. Если не знает и не понимает, то 3.

За что же профессор ставил два?