Туннель под миром

Ничего подобного не случилось. Он не окликнул ракету и не ответил на наши приветственные сигналы. Контакт со станцией был осуществлен с помощью радиолокационных автоматов, и высадиться на борт оказалось легче и быстрее, чем войти в кинозал.

В рубке управления было темно, и сначала я не разглядел Гаскойна. Там, где находились иллюминаторы, все было залито ярким солнечным светом, но остальное пространство почти полностью тонуло во тьме, только поблескивали линзы приборов.

Тихий звук, напоминавший хихиканье, помог мне сориентироваться — вот он, Гаскойн! Он стоял спиной ко мне, сгорбившись над бомбардировочным пультом. В одной руке он держал небольшой инструмент, похожий на щипцы для пробивки билетов. Губки инструмента непрерывно выкусывали кружки в натянутой ленте, перебегавшей между двумя катушками. Получался тот щелкающий звук, который я услышал. В инструменте я без труда узнал ручной перфоратор.

Но почему Гаскойн не слышал, как я входил? Я не подкрадывался к нему, да и через воздушный шлюз никак нельзя пройти тихо. Между тем Гаскойн невозмутимо продолжал щелкать перфоратором.

— Полковник Гаскойн! — позвал я. Нет ответа. Я шагнул вперед. — Полковник Гаскойн, я Гаррис из Гражданской группы информации. Что вы делаете?

Я шагнул еще раз, и теперь он откликнулся.

— Не подходите ко мне! — прорычал Гаскойн. Казалось, его голос шел из глубины груди. — Я программирую бомбу. Сам выбиваю приказ. Не могу положиться на экипаж. Отойдите!

— Отвлекитесь на минуту — я хочу с вами поговорить.

— Еще один — новый! — произнес Гаскойн, но не пошевелился. — У вас, ребята, руки чешутся бомбы сбрасывать, даже не доложив мне. А вы кто такой, черт вас возьми? На борту никого нет, уж это я знаю!

— Я Питер Гаррис, — объяснил я. — Из ГГИ. Вы нас вызывали, помните? Просили прислать вам помощь.

— Это ничего не доказывает. Сообщите мне что-нибудь новенькое. Тогда я, может быть, поверю, что вы существуете. А не то — убирайтесь!

— Ничего не выйдет. Отложите прочь перфоратор!

Гаскойн медленно выпрямился и повернулся, чтобы взглянуть на меня.

— Что ж вы не исчезаете? Должен признать, что это так, — произнес он. — Как, вы сказали, вас зовут?

— Гаррис. Вот моя личная карточка.

Гаскойн с сомнением взял заделанную в пластик карточку, потом как будто снял очки и протер их. Все это было в порядке вещей и не удивило бы меня. Но у Гаскойна не было очков!

— Здесь плохо видно, — пожаловался он. — Стекла ужасно запотевают. Гм, все в порядке. Вы действительно существуете. Что вам нужно?

Он прикоснулся к аппарату. Лента стала бесшумно перематываться с одной катушки на другую.

— Гаскойн, прекратите! Если вы сбросите бомбы, начнется столпотворение. Там, внизу, положение и так крайне напряженное. Да и нет причины кого-либо бомбить.

— Причин достаточно, — проворчал Гаскойн. Он повернулся, и тут я увидел у него на бедре кобуру, а в ней — большой черный пистолет-автомат. Я не сомневался в том, что Гаскойн может мгновенно выхватить его и всадить пули точно туда, куда пожелает.

— Я получил приказ. Вот он. Посмотрите сами.

Я осторожно нагнулся над телетайпом и осмотрел ленту. Если не считать собственного сообщения Гаскойна, адресованного ГГИ, и сообщения Жоаны Адамар о том, что я уже в пути, бумага была совершенно чиста. Никаких других телеграмм в этот день не было, разве что Гаскойн переменил катушку, для чего не имелось ни малейших оснований. Этих катушек хватает чуть ли не на сто лет.

— Когда же этот приказ поступил?

— Утром. Точнее не помню. Суини! — вдруг закричал он, и так громко, что лента порвалась у меня в руках. — Когда пришел приказ о бомбежке?

Никто не ответил. Тем не менее Гаскойн сразу объявил:

— Ну вот, вы сами слышали!

— Я ничего не слышал, кроме того, что сказали вы, и я сейчас остановлю-ленту. Отойдите!

— Оставьте это, мистер! — свирепо произнес Гаскойн. — Лента будет работать.

— Какой у вас объект?

— Вашингтон, — сказал Гаскойн и провел рукой по лицу. По-видимому, он забыл о воображаемых очках.

— Кажется, вы сами там живете?

— Совершенно верно, — подтвердил Гаскойн. — Чертовски верно, мистер. Чудесно, а?

Это было и впрямь чудесно. Дурни из Штаба воздушных сил в Пентагоне будут иметь в своем распоряжении десять миллисекунд, чтобы пожалеть, что не послали со мной кого-нибудь сменить Гаскойна. «Сменить — кем? Мы не можем послать второго заместителя раньше чем через неделю: человеку нужна добавочная тренировка. А первый заместитель лежит в госпитале с тяжелой травмой. Кроме того, Гаскойн — лучший человек для данной работы. Его надо выловить хоть черпаком».

Да. Психологическим центробежным насосом, конечно. А тем временем лента будет бежать и бежать.

— Хватит вам вытирать лицо! Лучше выключите увлажнение воздуха, — сказал я. — А то у вас опять запотели очки.

Медленно, держась преувеличенно прямо, как морской конек, он прошел по кабине и остановился перед иллюминатором. Я сомневался, удастся ли ему увидеть в стекле свое отражение, но, может быть, он по-настоящему и не хотел его видеть.

— Они и вправду запотели, спасибо.

И он снял «очки» и опять старательно протер воздух.