Туннель

Этель была удивлена и обижена. Она вызвала лучшего сыщика в Нью-Йорке и поручила ему немедленно собрать сведения об Аллане. На следующий же день сыщик сообщил ей, что Аллан ежедневно работает в туннеле. Между семью и двенадцатью вечера он обычно возвращается. Он живет в полном уединении и со дня своего приезда не принял ни одного человека. Попасть к нему можно только через Штрома, а Штром неумолимее тюремщика.

Вечером того же дня Этель приехала в вымерший Туннельный город и попросила доложить о себе Аллану. Ей сказали, чтобы она обратилась к господину Штрому. Но Этель была к этому подготовлена. С господином Штромом она как-нибудь справится! Она видела Штрома на процессе Аллана. Она ненавидела его и одновременно восторгалась им. Негодуя на его бесчеловечную холодность и пренебрежение к людям, она восхищалась его мужеством. Сегодня он будет иметь дело с Этель Ллойд! Она оделась изысканно: шуба из сибирской чернобурой лисицы, на шапочке – лисья голова и лапы. Своему лицу она придала самое кокетливое и победоносное выражение, убежденная в том, что мгновенно ослепит Штрома.

– Я имею честь говорить с господином Штромом? – самым вкрадчивым голосом начала она. – Меня зовут Этель Ллойд. Я хотела навестить господина Аллана!

Но Штром и глазом не моргнул. Ни ее всемогущее имя, ни чернобурая лиса, ни прекрасные улыбающиеся губы не произвели на него ни малейшего впечатления. Этель испытывала унизительное чувство, будто ее посещение смертельно тяготит его.

– Господин Аллан в туннеле, сударыня! – холодно сказал он.

Его взгляд и наглость, с которой он лгал, возмутили Этель. Она сбросила свою любезную личину и побледнела от гнева.

– Вы лжете! – ответила она и возмущенно усмехнулась. – Мне только что сказали, что он здесь.

Штром сохранил полное спокойствие.

– Я не могу заставить вас верить мне. Прощайте! – ответил он.

И это было все.

Ничего подобного не приходилось переживать Этель Ллойд. Дрожа, вся бледная, она ответила:

– Вы еще вспомните обо мне, сударь! До сих пор никто не осмеливался так нагло разговаривать со мной! Когда-нибудь я, Этель Ллойд, укажу вам на дверь! Вы слышите?

– Тогда я не стану терять столько слов, как вы, сударыня, – холодно ответил Штром.

Этель заглянула в его ледяные стеклянные глаза и бесстрастное лицо. Ей хотелось просто сказать ему, что он не джентльмен, но она взяла себя в руки и смолчала. Она бросила на него самый уничтожающий взгляд, – о, что за взгляд! – и ушла.

Спускаясь с лестницы со слезами гнева на глазах, она подумала: «Наверно, он тоже сошел с ума, этот василиск! Туннель всех сводит с ума – Хобби, Аллана, – достаточно поработать в нем несколько лет».

Возвращаясь в автомобиле домой, Этель плакала от злости и разочарования. Она собиралась пустить в ход все свои чары, чтобы покорить Штрома, за которым прятался Аллан, но его наглый, холодный взор мгновенно лишил ее самообладания. Она плакала от ярости, вспоминая свою неудачную тактику. «Ну, этот субъект еще припомнит Этель Ллойд! – сказала она со злобным смехом. – Я куплю весь туннель, только чтобы иметь возможность выкинуть этого молодца. Just wait a little!»[89]

За столом в этот вечер она сидела против отца бледная и молчаливая.

– Передайте господину Ллойду соусник! – накинулась она на слугу. – Разве вы не видите?

И слуга, хорошо знавший характер Этель, исполнил ее приказание, не посмев выказать неудовольствие.

Старик Ллойд робко посмотрел в холодные, властные глаза красавицы дочери.

Этель не останавливалась перед препятствиями. Она заинтересовалась Алланом. Она хотела поговорить с Алланом и поклялась сделать это во что бы то ни стало. Но ни за что на свете она не обратилась бы еще раз к Штрому. Она презирала его! И была уверена, что и без этого Штрома, который вел себя отнюдь не как джентльмен, достигнет своей цели.

В ближайшие вечера старику Ллойду было невесело, – ему приходилось обедать в одиночестве. Этель просила извинить ее. Ежедневно в четыре часа дня она уезжала в Мак-Сити и возвращалась поездом в половине одиннадцатого вечера. С шести до девяти часов она ждала в десяти шагах от главного входа в здание конторы, сидя в наемном автомобиле, который заказала еще в Нью-Йорке.

Закутанная в меха, она сидела в автомобиле, дрожа от холода, возбужденная собственной смелостью, немного стыдясь своей роли, и выглядывала сквозь замерзшие стекла, которые по временам оттаивала своим дыханием. Несмотря на несколько дуговых фонарей, вырывавших во мраке ослепительные пещеры, кругом было очень темно, и запутанная сеть рельсов тускло мерцала. Как только раздавался малейший шум или показывался кто-нибудь, Этель напрягала зрение и сердце у нее начинало биться учащенно.