Туннель

Затем разговор перешел на концерт, на события дня, на общих знакомых.

– Как нравится вам этот Концертный дворец? – спросил Гобби с торжествующей улыбкой, так как знал уже, что ответят друзья.

Аллан и Мод, конечно, не скупились на похвалы. Они восхищались всем.

– А фойе?

– Грандиозно, Гобби!

– Только зал кажется мне чересчур пышным, чересчур роскошным, – заметила Мод. – Лучше, если бы он был более интимным.

Архитектор добродушно рассмеялся:

– О, конечно, Мод! Это было бы верно, если бы люди собирались сюда, чтобы слушать музыку. Но об этом публика не думает. Сюда приходят, чтобы удивляться и вызывать удивление. «Создайте нам нечто волшебное, – сказал мне консорциум. – Зал должен убить всё, что существовало до сих пор в этом роде».

Аллан согласился с Гобби. Впрочем, его поражало в этом зале не его декоративное великолепие, а смелая конструкция лож, кольцо которых висело в воздухе.

Гобби улыбался, польщенный.

– Да, это было не так просто, – сказал он. – Пришлось поломать голову. Когда заклепывали кольцо, то всё качалось при каждом шаге, вот так! – Гобби стал на цыпочки и начал раскачиваться. – Рабочих охватил страх…

– Гобби! – закричала Мод и испуганно отошла от барьера ложи. – Ты меня пугаешь!

Гобби, смеясь, прикоснулся к ее руке:

– Не бойся, Мод! Я сказал рабочим: «Подождите, пока не будет замкнуто кольцо». И вот теперь никакая сила в мире, разве только динамит… Алло! – воскликнул он вдруг, перегнувшись через барьер ложи.

Какой-то его знакомый, свернув в трубку программу и сделав из нее подобие рупора, звал Гобби. Гобби тотчас же вступил с ним в разговор. Все в зале могли слышать каждое слово, если бы одновременно не начались такие же громкие разговоры повсюду.

Характерная голова Гобби скоро была узнана всеми. У Гобби были самые светлые волосы во всем зале, серебристо-белокурые. блестящие, тщательно причесанные, с безукоризненным пробором. Его насмешливое, тонкое, лукавое лицо ярко выраженного английского типа, с несколько вздернутым носом и почти белыми ресницами, отличалось необычайной подвижностью. В противоположность Аллану Гобби был тонок, нежен и гибок, как девушка.

Мгновенно все бинокли обратились на него, и со всех сторон раздавалось его имя. В Нью-Йорке Гобби был самым популярным человеком. Его чудачества и талант быстро составили ему славу. Не проходило недели, чтобы газеты не рассказали про него какой-нибудь новый анекдот. Четырех лет он поражал своим умением рисовать цветы, а в шесть – своим искусством рисовать лошадок; он мог в пять минут набросать на бумаге целое стадо бешено мчащихся лошадей. А теперь он – гениальный строитель зданий из железа и бетона и строит небоскребы. У Гобби были удивительные любовные похождения, а в двадцать два года он проиграл в Монте-Карло состояние в сто двадцать тысяч долларов. Он погряз в долгах по самую свою светловолосую макушку (несмотря на огромные доходы), ни на секунду не беспокоясь об этом. Он проехал однажды верхом на слоне среди белого дня по Бродвею, а год назад в течение четырех дней он разыгрывал собою миллионера: поехал в экспрессе в Иеллоустонский парк, а назад вернулся пешком, как погонщик скота. Он побил рекорд продолжительности игры в бридж – сорок восемь часов! Его знал всякий трамвайный вожатый и был с ним почти на дружеской ноге. Бесчисленные остроты его повторялись везде, так как Гобби по природе своей был шутник. Вся Америка смеялась над его шуткой во время конкурсного перелета Нью-Йорк – Сан-Франциско. Гобби полетел в качестве пассажира с известным миллионером и спортсменом Вандерштифтом и на лету бросал с высоты тысячи метров записочки: «Иди сюда, мы должны тебе что-то сказать!» Эта шутка так понравилась самому Гобби, что он повторял ее в течение всего перелета, продолжавшегося два дня. Еще недавно он ошеломил всех своим проектом превратить Нью-Йорк в Венецию. Так как в деловом квартале нельзя было приобрести уже ни пяди земли, то он предлагал построить гигантские небоскребы на Гудзоне, Ист-Ривере и в Нью-Йоркской бухте, провести целые улицы на бетонных столбах, которые соединились бы подъемными мостами, так что океанские пароходы могли бы свободно проходить под ними. В газете «Геральд» были помещены рисунки и чертежи Гобби, что произвело большую сенсацию, и Нью-Йорк был восхищен этим проектом.

Гобби один давал пищу толпе репортеров. Он день и ночь только и думал, как бы удивить мир: положительно, он не мог существовать без постоянного напоминания обществу о своем бытии.

Таков был Гобби, и вместе с тем он был самый талантливый и самый известный архитектор Нью-Йорка.

Покончив разговоры со знакомыми, Гобби опять обратился к своим друзьям.

– Ну, расскажи подробно о маленькой Эдит, Мод! – сказал он, хотя уже раньше выслушал сообщение о девочке, которая была его крестницей.

Ничто не могло так растрогать Мод, как вопросы о ее ребенке. В этот момент она была просто в восторге от Гобби и, покраснев, взглянула на него с горячей благодарностью.