Тунгусский метеорит

Утром, несмотря на то, что мы не обнаружили никаких следов вокруг нашего лагеря, и, по заверения Маклая, никаких девушек вообще на сто верст от озера нет, Маклай всё же на резиновой лодке поплыл к лагерю японцев. Через час по рации Маклай сообщил, что с японцами действительно приключилась беда – сэнсей пребывает в прострации, а его ассистенты-пловцы без сознания, у одного, по всей видимости, баротравма легких, а второй, несмотря на гидрокостюм, обожжен кислотой, наверно, занырнул под кислотную линзу озера.

Стало ясно, что экспедицию надо сворачивать, надо спасать японцев. Мы с Подушкиным, в ожидании вертолёта, свернули палатки, упаковали оборудование. До прилёта вертолёта ещё оставалось время и я, несмотря на туман и вонь, решил сходить к озеру. В тумане я и встретил второй раз девушку с собакой. Вот она то и передала мне артефакты – три черные «живые жемчужины», которые я уже и не надеялся найти.

Несмотря на все старания доктора с яхты, один ассистент сэнсея скончался. Самого сэнсея в Красноярске поместили в психоневрологический центр с серьёзным расстройством психики. Второго ассистента сэнсея удалось выходить, но он, придя в сознание, не мог или не хотел рассказать, что же приключилось с ними на озере. А через неделю японцев спецрейсом отправили в Токио. Поэтому нам больше ничего не оставалось, как вернуться в Москву.

По прибытию в Москву Элеонора, казалось, потеряла всякий интерес к уфологии. Подушкин же, как «исполнительный секретарь» уфологического общества, проявил недюжие организаторские способности. Меня как «контактёра» тестировали две независимые комиссии психологов, причём вторые – с применением полиграфа. В отчетах комиссий много было чего написано, но если кратко, то следующее: «Факт „контакта“ не доказан, артефакты мной были получены от местной эвенкийской девушки, а говорящая собака – галлюцинация – следствие отравления ядовитыми испарениями озера».

Вот чего в отчетах комиссий не было, так это упоминаний Элеоноры и японского спутника – Подушкин постарался. Впрочем, это даже к лучшему – ввязываться в шпионские разборки с японцами мне совершенно не хотелось.

Кто мне, безусловно, верил – это Михаил. Энтузиазм Михаила по поводу найденных артефактов заразил и меня. В течение полугода, с небольшими перерывами, мы с Михаилом всё свободное время посвящали изучению Тунгусского «жемчуга». За это время мы установили множество удивительных фактов. Так, мы выяснили, что «жемчуг» реагировал на освещение, причем, во всём световом диапазоне. При этом «жемчуг» менял свой цвет и прозрачность, а при освещении ультрафиолетом – люминесцировал. Реагировал «жемчуг» и на электромагнитное излучение, при этом он менял свою плотность. Последний факт не поддавался объяснению с точки зрения физики.

То, что не могут представить физики, запросто могут математики. Они могут представить себе не только пересекающиеся параллельные, но и отрицательные величины, например, материю с отрицательной массой. Как-то среди ночи меня разбудил звонок Михаила. Он спешил «осчастливить» меня своей новой гипотезой по поводу «жемчуга». Михаил утверждал, что под воздействием излучений меняется не плотность «жемчуга», а его единица массы на единицу объема. Злой на его ночной звонок, и не понимая в чём собственно разница, я послал его к черту.

Утром Михаил примчался ко мне на квартиру, стал совать мне под нос исписанные тетрадные листы. Михаил утверждал, что «жемчуг», очевидно, с помощью энергии излучений частично перемещается из наших трёх в другие измерения, и он, Михаил, может это доказать, сравнив расчетные данные с данными количественных измерений. Никакой «очевидности» в математических закорючках Михаила я не углядел, но против количественных измерений, возражать не стал. Мало ему наших трех, пусть меряет ещё, лишь бы не путал четвертое, то есть ночное время с дневным.

Оказалось, что Михаил имел в виду измерение реакции на воздействие излучений на жемчуг. Только вот с количественными измерениями у нас и вышел полный затык. «Жемчуг» реагировал на воздействие излучений каждый раз по-разному. Немного по-разному, но это мешало Михаилу свою гипотезу превратить в теорию. Михаил, этот неистощимый генератор гипотез, легко находил объяснения неудачам – от возмущений в эфире, связанных с работой базовых станций сотовой связи, до взаимодействия с биополем человека. Гипотезы Михаила могли бы выглядеть смешными, если бы он тут же не подтверждал их простейшими опытами и экспериментами.

Всё вместе взятое позволило Михаилу выдвинуть новую гипотезу: «жемчуг» – это не что иное, как инопланетянский детектор «жизни»!