Тун. Лето в розовом городе

– А что? Пусть знают! Я до сих пор вспоминаю тот день. Она тогда училась на втором курсе в Ереване и ездила на автобусе в Аштарак. Смотрю – она садится, поехал за ней. Всю дорогу махал, чтобы вышла, а она ноль внимания! Пришлось перегородить дорогу. Водитель орет, а я говорю, что не сдвинусь, пока не выйдет моя невеста. Он кричит на весь салон, чтобы невеста вышла. Ася от стыда почти плачет, потому что к вечеру весь город будет знать, что дочь Карапетяна уволок какой-то чудак! – Дядя Акоп отпил воды из запотевшей бутылки и вытер седые усы.

На миг он вновь превратился в героя, взявшего штурмом целый автобус.

– Все начинают уговаривать ее выйти. Еще через десять минут она сдается. Мы едем обратно в Ереван, кофе-мофе, и уже вечером я сижу у нее дома и разговариваю с отцом. Ему, конечно, уже все рассказали, и он поджидал меня с ружьем. Ася немного поплакала, и через три дня мы поженились. А будь она постарше – отказалась бы!

– А почему согласилась? Влюбилась? – спросила я.

– Па! – воскликнул Акоп. – Влюбилась? Побоялась! А сейчас смотри – счастливая, веселая. Потому и говорю: слушайте стариков, нам уже незачем врать.

Я наконец проглотила кусок сочного шашлыка. Случайное знакомство и тридцать пять лет брака – возможно, стоит задуматься.

Остаток дня я наблюдала за безуспешными попытками Тиграна отделаться от Маринэ. Он то и дело перехватывал мой взгляд, но каждый раз я мстительно улыбалась, продолжая веселиться с остальными. Армянская музыка гремела из динамика на весь район, а дядя Акоп вызвался учить меня танцам. Мое вялое сопротивление было тут же подавлено.

– Если ты умеешь считать до трех, значит, сможешь и танцевать! Мек, ерку, ерек![45] Оп!

Скорость и легкость, с которыми он двигался, казались мне непостижимыми. Но постепенно, хоть и медленно, у меня стало что-то получаться. На звуки музыки подтянулись соседи, и веселье развернулось с новой силой.

К вечеру хозяин достал из погреба вторую канистру с домашним вином для дам и припрятанную бутылку самогона из тутовника – для мужчин. Мужчины играли в нарды, а мы помогали Асе, хохоча над ее остроумными дополнениями к историям Акопа. Лишь к полуночи, убрав и перемыв гору посуды, мы вышли во двор.

Непривычная глазу тьма окружала нас, вобрав в себя, заставляя забыть о повседневной суете. Пение цикад и размеренный шум воды с обрыва подчеркивали красоту ночи. Я укуталась в шерстяной плед и отказалась от прогулки по окрестностям – вид догорающего костра казался приятней перспективы терпеть Маринэ рядом с Тиграном. Они вышли на улицу гораздо позже остальных, но неожиданно Тигран пожелал всем приятной прогулки и зашагал ко мне.

Так мы остались втроем: я, он и дивная ночь. Тигран принес дрова, чтобы позже вновь разжечь костер, и присел на бревно. Что-то изменилось между нами, и эта перемена пугала меня. Мы сидели в тишине, погруженные каждый в свои мысли. Он закурил.

– Она красивая. – Казалось бы, простая констатация факта, но как тяжело произнести это вслух.

– Маринэ? Пожалуй, да. Красивая и пустая.

Ответ удовлетворил меня, но я все еще злилась.

– Значит, будет хорошо гореть, как эта лоза, – пробурчала я и бросила сухую виноградную ветвь в догорающий костер.

Тигран тихо рассмеялся:

– Что творится в твоей голове, Мар!

Лучше тебе не знать, Тигран. Но он знал. Во всяком случае, догадывался.

– Посмотри на небо!

Его голос звучал тихо, но был слышен, казалось, всему Аштараку. Я откинула голову, и увиденное отняло у меня дар речи – миллиарды звезд повисли над нами, мерцая и переливаясь в объятиях бесконечной Вселенной. Впервые я видела такое обилие красок, впервые испытала состояние благоговения перед масштабами, окружающими нас. Окажись я здесь сразу после Москвы, то, вполне вероятно, была бы раздавлена этим небом.

– В детстве я ненавидел зиму, потому что бабушка заклеивала окна, и я не мог выбраться на крышу, – вдруг заговорил Тигран. – А летом я торчал там часами, представляя, что отец смотрит на меня со звезды.

Я с жадностью вслушивалась в каждое слово, будто оно могло стать последним.

– Как это произошло? – тихо спросила я.

– Артур тебе не рассказывал?

– Нет.

Тигран нахмурился.

– Он разбился в горах до моего рождения. А маме было всего девятнадцать, она осталась беременная, без мужа. Мой так называемый дед заботился о своей репутации больше, чем о семье, – он не мог допустить такого позора. Она сбежала и пролежала на могиле отца всю ночь, а утром ее еле живую нашла моя бабушка и привела домой. Потом родился я, но мама так и не оправилась от горя.

Я слушала его и мотала головой, разгоняя тоску. Слишком много тягот пришлось на хрупкие плечи, в тот год душа Каринэ умерла вместе с любимым. Вот о чем она говорила тогда на кладбище.

– Вы общались с дедом?

– Ни разу. Ни я, ни мама. Он никогда не интересовался нами, да нам и не нужно было – сами справились.

Тигран подбросил дрова. Я протянула обледеневшие руки, и тепло нежно коснулось их.

– Знаешь, я ведь еще никому не рассказывал про маму.

– Даже Анжеле? – ляпнула я и тут же пожалела.

Но Тигран лишь улыбнулся и покачал головой:

– Даже ей.