Тухачевский

Командарм Белов 14 июля 1937 года сообщил наркому обороны: «Буржуазная мораль трактует на все лады — „глаза человека — зеркало его души“. На этом процессе за один день, больше чем за всю свою жизнь, я убедился в лживости этой трактовки. Глаза всей этой банды ничего не выражали такого, чтобы по ним можно было судить о бездонной пропасти сидящих на скамье подсудимых. Облик в целом у каждого из них был неестественный (вряд ли естественность удалось сохранить и самому Ивану Панфиловичу, когда 29 июля 1938-го его судили и расстреляли по точно таким же обвинениям, что и Тухачевского. — Б. С.). Печать смерти уже лежала на всех лицах. В основном цвет лиц был так называемый землистый… Тухачевский старался хранить свой „аристократизм“ и свое превосходство над другими… Уборевич растерялся больше первых двух (то есть Тухачевского и Якира. — Б. С.). Он выглядел в своем штатском костюмчике, без воротничка и галстука, босяком… Корк хотя и был в штатском костюме, но выглядел как всегда по-солдатски… Фельдман старался бить на полную откровенность. Упрекнул своих собратьев по процессу, что они как институтки боятся называть вещи своими именами, занимались шпионажем самым обыкновенным, а здесь хотят превратить это в легальное общение с иностранными офицерами. Эйдеман. Этот тип выглядел более жалко, чем все. Фигура смякла до отказа, он с трудом держался на ногах, он не говорил, а лепетал прерывистым глухим спазматическим голосом (явное следствие «допросов с пристрастием» у следователя Агаса. — Б. С.). Примаков — выглядел сильно похудевшим, показывал глухоту, которой раньше у него не было (и в этом случае сказались «меры физического воздействия». — Б. С.). Держался на ногах вполне уверенно… Путна немного похудел, да не было обычной самоуверенности в голосе…»

Как свидетельствует сохранившаяся фотография Тухачевского во время суда, из роскошного штатского костюма его переодели в поношенную красноармейскую гимнастерку, решив, что, в отличие от Уборевича и Корка, главе военного заговора не пристало на процессе щеголять в штатском костюме, да еще и дорогом. Похоже, что маршал уже был безразличен к своей судьбе, очень подавлен и, не имея сил прямо отвергнуть все обвинения и заявить о фальсификации дела, часть обвинений признавал, а часть отрицал, не придавая, впрочем, этому принципиального значения. Он знал: исход суда предрешен.

В самом начале заседания все подсудимые, отвечая на вопросы председателя, заявили, что признают себя виновными и в дальнейшем в основном подтвердили свои показания, данные на следствии. Первым выступил Якир, обличавший Троцкого, Тухачевского и происки фашистских государств, направленные на подрыв СССР. Создается впечатление, что он говорил заранее зазубренный текст, поскольку на вопросы судей вынужден был давать невразумительные ответы. Когда Блюхер спросил, как именно готовилось поражение авиации Красной армии в будущей войне, Якир признался: «Я вам толком не сумею сказать ничего, кроме того, что написал следствию». А на вопрос Ульриха, в чем заключалось вредительство в сфере боевой подготовки, невнятно пробормотал: «Я об этом вопросе говорил в особом письме». Буденный следующим образом передал Сталину суть выступления бывшего командующего Киевским округом: «Якир остановился на сущности заговора, перед которым стояли задачи реставрации капитализма в нашей стране на основе фашистской диктатуры… В последующих выступлениях подсудимых… все они держались в этих же рамках выступления Якира».

Тухачевский и Уборевич от развернутого выступления отказались, и их допрос велся только в форме вопросов и ответов. Буденный в докладной записке Сталину так изложил показания Тухачевского: «Тухачевский в своем выступлении вначале пытался опровергнуть свои показания, которые он давал на предварительном следствии. Тухачевский начал с того, что Красная Армия до фашистского переворота Гитлера в Германии готовилась против поляков и была способна разгромить польское государство. Однако при приходе Гитлера к власти в Германии, который сблокировался с поляками и развернул из 32 германских дивизий 108 дивизий, Красная Армия, по сравнению с германской и польской армиями, по своей численности была на 60–62 дивизии меньше…» С числом дивизий тут явно какая-то путаница. Вероятно, Семен Михайлович ослышался. Ведь еще в 1935 году Тухачевский в статье «Военные планы нынешней Германии» указывал, что рейхсвер располагал к 1933 году только 8 дивизиями, из которых Гитлер в 1934 году создал 21 соединение и собирался довести их число до 36. 108 дивизий же, по мнению Михаила Николаевича, Германия могла бы выставить только в военное время, после мобилизации. Красная же армия уже в 35-м году располагала более чем 100 дивизиями общей численностью в 930 тысяч человек. А к концу 1937 года численность советских вооруженных сил уже превысила полтора миллиона.