Туда, где седой монгол

Наран её не видел, но какими-то чувствами почувствовал, что она есть. Кам шагал по ступенькам широкими цыплячьими шагами, и при этом оставался на земле, но так и хотелось поднять подбородок, чтобы провожать его глазами выше и выше… хлопал крыльями, кричал птичьими голосами, перекрывая даже рёв реки. Колокольчики, которые целыми семьями гнездились среди перьев, позвякивали, едва успевая внести свои ноты в общую музыку. И, конечно же, опять не попадая в ритм.

Для шаманов степей связью с Тенгри всегда служил костёр. Из искорок, отправляющихся прямиком на небо, они ткани ему послания и потом долго танцевали вокруг кострища, выкрикивая бессвязные песни и ратуя за то, чтобы эти письмена по воде благополучно были увидены Богом всех Богов. Здесь никакого костра не было, и Наран подумал: «да он на самом деле идёт разговаривать с богом лично»…

Он поёрзал, и в спину впились чьи-то когти. Обернулся резко, так, что с головы слетела шапочка. Кусты боярышника, которые до этого сонно накручивали на ветки солнечный свет, вывернули наружу все свои шипы. Ничего мирного в них не осталось; они походили на разъярённых зверей, застывших перед прыжком. На двух или трёх шипах Наран увидел ещё живых и шевелящих крыльями мотыльков, а ягоды напоминали глаза навыкате, перетянутые частой-частой сеточкой вен.

Проткнувший одежду шип будто бы впрыснул в кровь толику страха. Наран на четвереньках отполз к центру круга, где, похоже, ступеньки становились всё более крутыми, и каму приходилось на каждую взлетать, высоко подпрыгивая и отчаянно хлопая крыльями. Так, будто шагает не по ступенькам — а по вершинам скал.

Мир натянул себе на голову покрывало из облаков, словно наслушался перед этим страшных сказок от мамы. Розовый закат умери луна выпала из-за горизонта, несуразная и неровная, словно лепёшка. Рёв реки теперь слышался, казалось, со всех сторон сразу, будто бы гору, на которой происходило камлание, она окружила кольцом.

Кам выпрямился, словно его вдруг натянули вместо струны на морин-хуур, сквозь сцепленные зубы просочился не то всхлип, не то хриплое карканье. А затем сложился, словно перерубили позвоночник, и кулем свалился с высоты в пять человеческих ростов на землю. Наран ощутил под ногами явственный толчок. Бубен откатился в одну сторону, молоточек улетел в другую. Колокольчики отозвались жалобным звоном.

Он ждал, нервно трогая ногой перед собой землю и раздумывая, не подойти и не проверить ли, жив там старик, и часть ли это ритуала. Ничего не происходило. Выглядывала через сеточку туч луна и подсвечивала летящие снизу брызги.

Наран прожевал и проглотил свой страх, поднялся на ноги, пытаясь прогнать воспоминание из детства, как он вот так же вместе с другими мальчишками крался к спящей дряхлой собаке. Это была большая собака — но на самом деле очень старая. Задача была — дёрнуть её за ухо или за хвост и успеть выскользнуть из-под беспорядочно щёлкающих челюстей, что было несложно, но изрядно подогревало мальчишкам кровь. Так случилось, что собака испустила дух от злости именно после того, как очередь «злить Клячу» подошла к Нарану, и это были не лучшие воспоминания в его детстве. По сути, хороших воспоминаний водилось там не так уж много. И едва не бросился наутёк, когда кам поднял ему навстречу голову — голову белой вороны, с облезлым клювом, и глазами, похожими на бесконечно глубокие дыры в чёрной земле.

Из него полилось нечленораздельное бульканье. Клюв раскрылся, вывалился язык. Постепенно оно стало складываться в слова.

— Что…ты…хотел…от… меня.

Слова выпадали из раззявленного рта одинаковые, интонации не было и в помине.

Ноги отнялись, и Наран уселся прямо на задницу. Он разглядывал красные отметины вокруг ноздрей, плешь под клювом, открывающую морщинистую кожу.

— Ты… Тенгри?

— А…кто…ты…такой… ужасный? Я…рожал… многих существ…но…таких…никогда…

— Да! — юноша собрал всю свою волю в кулак. — Я уже десять лет живу, видя лишь одним глазом. Скитаюсь, неприкаянный, пытаясь зацепиться сердцем хоть за что-то.

Существо молчало, блуждая бессмысленным взором. Больше всего сейчас Наран боялся встретиться с ним глазами.

— Может, ты скажешь, что я должен сделать для тебя, — жалобно сказал Наран. — Может, являться детям в ночных кошмарах? Я сделаю всё, что ты скажешь. Для чего ты меня так изуродовал, да ещё и оставил жить? Должна же быть какая-то цель…

— Я…знаю…твоё… предназначение? — сказало существо, веско бухнув в конце вопросительную интонацию, и расхохоталось хриплым хохотом. — Я… создатель… неба… и я… покрыл… землю… своим… семенем… Зачем… мне… знать… твоё… предназначение… жалкий…

С каждым словом Наран всё глубже погружался в пучину отчаяния, пока неожиданно не обнаружил на самом дне злость.

— Тогда, может, ты сумеешь своей силой вернуть мне прежнюю внешность и, если не глаз, то хотя бы один ус? Посмотри на моё лицо! Оно ужасно, оно словно страшная камская маска, отпугивает людей…

Сверху глаза существа казались подёрнутыми мутью, словно у старой рыбины, кончившей свою жизнь в сетях.