Туда, где седой монгол

— Это, наверное, лошадь, — сказала Керме, и тут же ощутила, как в плечо ей ткнулся влажный нос. Вздрогнула от неожиданности, и рассмеялась, признав лошадиную морду. — Как странно. Это не овечьи воспоминания.

Растяпа промолчал, словно не зная, что ответить, и Керме снова подумала, как хорошо иметь ребёнка.

Глава 11. Наран

Ну вот, теперь Наранв одиночестве. Если бы у него было оба глаза, острые, как у орла, он увидел бы только шапку Урувая, раскачивающуюся над горизонтом. Время перевести дух, посидеть и подумать.

Наран совсем не был уверен, правильно ли поступил, прогнав приятеля. Неизвестно, будет ли легче в горах или же напротив, ему потребуется твёрдое верное плечо.

— Сможешь мне подставить плечо, если будет трудно? — хмуро спросил он у Уголька. Осмотрел его с холки до копыт и обратно. — Ну, или хотя бы круп…

Всё же он сделал всё правильно. Урувай верный и простодушный. И упрямый, когда нужно. Он обязательно доберётся до аила, а дорогой допишет песню. Заточит как атаманскую кривую саблю. Будет петь её в каждом шатре, который даст ему ночлег, в каждом аиле. Может быть, Нарану и правда придётся вернуться домой ни с чем, и тогда песня, которую будут петь по всей степи, послужит ему хорошую службу. В родном аиле его встретят, как героя, и батя Анхар будет валяться у него в ногах, вымаливая прощение.

Наран расправил плечи и улыбнулся, представив себе эту картину. Конечно, он его простит. Поднимет с земли, отряхнёт полы халата от грязи, и обнимет, как родного отца. Он прошёлся вокруг костра и споткнулся о забытую Уруваем каменную сову. Вздохнул и откатил её к седельным сумкам. Если уж проделала с ними такой путь, пускай едет до конца и напоминает ему о друге-толстяке.

Юноша снова, в который уже раз за несколько дней, подумал, что лисья натура дала ему нечто большее, чем быстрые конечности, клыки и бесполезный невидимый хвост.

Это нужно отметить, и на этот счёт у него припрятан превосходный кролик.

Наран настиг горы, величественно, вереницей улиток ползущие прямо к рассвету, уже к полудню, хотя полуднем это назвать было сложно. Небо затянули облака, предвещающие новый снегопад. Возможно, он будет таять дольше первого, а может, не растает до весны.

Да, здесь был совершенно другой мир. Здесь уже не распространяются законы степи, за каждым взгорьем Нарану мерещились враждебные тени, и лук, из которого он разучился стрелять, но доверие которого ещё не потерял до конца, грел левое запястье. Наран вовсе не был уверен, что пернатые осы полетят куда надо, но так было спокойнее. Всё же отполированное человеческой кожей дерево оставалось его другом, и сердце начинало биться чуть размереннее, когда оно ручной змейкой скользило по руке вверх, к плечу, и поглядывало оттуда на взбесившийся пейзаж с недоверием.

— Знаю, знаю, — чужим голосом сказал Наран. — Знаю…

Поменялся даже запах. Степные суховеи или зимнюю мокреть кобылицы-степи сменил дух мокрой древесины и прелых листьев. Под копытами всё время что-то ломалось, скрипело и трещало, какие-то кусты стремились дотянуться до коленей всадника, оставить там свои отметины, а полы халата топорщились колючками. Ровный бег уступил место вихлянию и игре в поддавки с местностью. Вот я тебя вижу, а вот — нет… С этого пригорка сползти, вызвав крошечный обвал, на этот забраться, слушая, как перетекают в твои голени мышцы лошади, и как она фыркает, выдыхая брызги горячей влаги. Может, с какой-то стороны сюда и тёк ручеёк тропы, но только не с этой. Наран поразмыслил, сумеет ли он за сутки-двое обойти все эти горы, чтобы найти более или менее приемлемую дорожку, но решил, что нет.

Логи и заросли жимолости взрывались стайкой мелких птичек. В траве прятались старые следы копыт, которые паучки уже затягивали в серебристые одежды паутинок, и несколько раз Наран видел вдалеке бег сайгака — коричневая шкурка его то исчезала, то появлялась вновь.

Лисья натура бунтовала внутри, требуя быть ниже к земле, вновь и вновь шептала ему о великолепных укрытиях, будь то высокая трава, всё ещё прямая и стойкая назло приближающемуся холоду, или лог, которым можно пробежать, почти не оставив следов и скрывшись даже от огромного, как её глаза, чутья совы. Наран в который раз подумал, что за его сердце сражаются слишком уж разные натуры и слишком много их накопилось.

Низенькие коренастые деревца обступили со всех сторон, показывали лапами в коричневом игольчатом меху и о чём-то шептались между собою, иногда отпуская в отдалённые концы полеска гонцов-бурундуков.

Нет, это не похоже на болезненную земляную корку. Горы представлялись Нарану голыми кусками скалы, на которые он на своём жеребце взлетит, прыгая с уступа на уступ, гноящимися водой или огнём, полные боли и страха.

В каких же дебрях искать шаманов, которые могут сослужить ему добрую службу?