Цыпочки в Нью-Йорке

Сегодня наша компания как нельзя лучше соответствует общему стилю заведения. Селестина – известная всему Нью-Йорку дама и светская львица. Она обожает завтракать в La grenouille, ее роман с этим рестораном длится уже более сорока лет. С высоты своего возраста (84 года) она, как королева, восседает за своим любимым столом в правом углу от входа. И тем хуже для нас, если в этот день мы пришли вчетвером, и нам пришлось потесниться. Селестина ни за что в жизни не поменяет своих привычек.

Она приходит сюда отведать фаршированных моллюсков или кусочек курицы в соусе карри; сопровождают ее молодые подруги, ведущие такой же праздный образ жизни. Сегодня с ней ее протеже, моложе лет на двадцать, она также принадлежит к закрытому миру богатейшей буржуазии Нью-Йорка. В то время как шофер поджидает своих дам за рулем безупречного «мерседеса» класса «что-то там такое», Селестина в тюрбане на голове, повязанном, как у Коко Шанель, потягивает коктейль – немного вермута, джина и оливка, – перед тем как заказать блюдо.

Все официанты ее знают:

– Здравствуйте, мадам Валлас.

Они приветствуют свою любимицу с добродушными улыбками на лицах. Женщины такого склада характера и такой закалки – королевы и всегда желанные гости ресторана. Увешанные с ног до головы бриллиантами, они пересказывают друг другу последние городские новости.

Мы ее спрашиваем, что она думает о Дональде Трампе. Некоторые считают, что ему не хватает элегантности, и даже подозревают его в том, что он носит парик (прическа магната развязала целые баталии в прессе).

Селестина ответила нам, хитро улыбаясь:

– У него столько денег, что он может позволить себе выглядеть так, как ему хочется!

В том, что касается стиля и манеры одеваться, обе подружки превосходно разбираются.

– Мой друг месье Диор два раза приходил ко мне показывать свои коллекции, – говорит Селестина. – А месье Баленсиага приучил меня уже с утра носить бриллианты, – добавляет она.

И если, как поет Мэрилин Монро, «бриллианты – лучшие друзья девушек», то тогда эти блестящие камешки преданы до гроба двум нашим единомышленницам.

Начнем с камня размером с голубиное яйцо, который украшает палец стареющей дамы.

– О, едва дотянул до девяти карат, – скромно потупившись, произнесла она.

Далее бриллиантовые серьги, брошь все с теми же бриллиантами, золотая цепь на руке, часы, от которых захватило бы дух у самого состоятельного рэпера. На других пальцах бриллианты более разумного размера (не меньше пяти карат) и восхитительное жемчужное ожерелье в два ряда.

Три раза цыпленок с карри для мадам Валлас был препровожден обратно на кухню:

– Мало остроты, добавьте пряностей.

Второй бокал коктейля входит в обязательную программу.

– Я больше не езжу в Хэмптоне, знаете ли, нет никакого желания провести лето в борьбе с Пафф Дэдди[75].

Вдруг как из-под земли возле стола вырос управляющий с клубничным кули. Селестина подзывает официанта:

– Разве мы заказывали это блюдо?

– Нет, мадам Валлас.

– Ну так отправьте его на кухню.

Повинуясь, управляющий покидает зал.

– Знаете ли, – продолжает Селестина, мы очень лояльны к власти. И нам очень нравился Буш-отец. Когда он проводил свою кампанию, мы организовывали акции по сбору средств для него (fundraisingparties).

Буш-отец? – подумали мы, представив временную шкалу, но двум ангельским созданиям все же удалось убедить нас в том, что можно сочетать страсть к бриллиантам с республиканскими убеждениями.

– Вы знаете, когда я была кандидатом в члены одного частного клуба, на собеседовании меня спросили, что я делаю целыми днями. Я им ответила: «По утрам я посещаю бутик Van Cleef а после обеда хожу к Cartier».

Но что, в таком случае, милые дамы думают о легендарном нью-йоркском ювелирном бренде Tiffany?

Посмотрев на нас с шаловливой улыбкой, они ответили в унисон:

– Дорогая, мы не любим Tiffany. Ты должна понимать, что, когда речь идет о драгоценностях, мы ценим, прежде всего, их величину.

Цыпочки-феминистки

Возбуждение в салоне Люсинды Вебб достигает своего предела. Пять часов вечера: время традиционного чая в Англии и вина с сыром у жительниц Нью-Йорка, понимающих толк в жизни. Среди всеобщего оживления дочь Люсинды Кейт старается, как может, приготовить легкую закуску. Около двенадцати женщин, средний возраст которых приблизительно 70 лет, щебечут, разговаривают, спорят. Равнодушных среди них нет. Разговоры не умолкают ни на секунду. Темы самые разные: политика, искусство, снова политика. («Наш президент – это позор для страны».) Люсинда – убежденная феминистка, как, впрочем, и все ее подруги. Собравшись вместе, они обмениваются идеями, мнениями – переделывают мир.

Глэдис, чистокровная уроженка Нью-Йорка, воспитанная в атмосфере американского хип-хопа[76], за словом в карман не лезет, всегда сможет постоять за себя, а ее острого язычка побаиваются окружающие. Одна из женщин жалуется, что у нее возникают проблемы, когда она выводит на прогулку свою собачку. Глэдис с хитроватыми искорками в глазах говорит ей безапелляционным тоном: