Генерал смотрел широко раскрытыми глазами, как цыганка гладит икону, и не верил в происходящее. Она попыталась взять святыню, но ее руки прошли сквозь дерево, как туман. Тогда она подняла на Русалова полный ненависти взгляд и вдруг заплакала. По смуглым щекам катились слезы, оставляя на бархатной коже светящиеся дорожки. Несколько капель попало на икону. Силантий вдруг увидел, что из глаз святой, изображенной художником так натурально, словно с живого человека писано, тоже катились крупные слезы.
– Господи прости! – Решив, что сошел с ума, Русалов рухнул на колени перед цыганкой. Хотел коснуться ее руки, но почувствовал лишь гладкую поверхность дерева. Браслеты на тонком запястье Дарины в последний раз звякнули, и она растворилась, оставив после себя запах костра.
– Папенька, что с вами? – Встревоженный голос дочери заставил его вздрогнуть. – Фекла сказала, что вам нездоровится.
Силантий сунул икону на полку, положил поверх книги и обернулся. Дочь стояла на пороге, укутанная в теплую шаль. Последние дни Марья стала сильно мерзнуть, постоянно жаловалась на озноб и тошноту. Позвать доктора не позволяла, говорила, что само пройдет, а дороги замело так, что врач к ним будет пробираться несколько дней.
«Наверное, и почтальон не может до нас добраться, – тихо вздыхала она, – от Алешеньки нет ни одного письма, а уже почти месяц минул. Все ли с ним хорошо?»
Силантий отмалчивался, лишь кивал, мол, так оно и есть. Придет оттепель, и письма доставят. Нужно потерпеть.
– Все хорошо, Марьюшка, – Силантий подошел к дочери, – голова что-то закружилась, за полку ухватился, с нее книги и посыпались.
– А вещи почему разбросаны? – Марья подозрительно оглядела комнату.
– Портсигар искал, – буркнул Русалов, пряча глаза от пытливого взгляда дочери. – Запропастился куда-то, окаянный.
– Папенька, ты ведь не куришь. Зачем портсигар? – нахмурилась она.
– Подарок это. От друга моего. Покойного.
У Силантия и правда когда-то был золоченый портсигар. Подарок Антона. Да только он выбросил его в тот же день, когда не стало Дарины. Пошел к реке и швырнул подальше.
– Можно, я тут с вами побуду? – вдруг спросила Марья, чем очень удивила Русалова.
С того самого дня, как Алексея забрали на службу, она почти не выходила из своей спальни. Даже к монастырю ходить перестала. А когда Силантий спросил, в чем причина, Марья посмотрела на него как затравленный щенок и, сославшись на плохое самочувствие, снова заперлась в комнате.