Цветы всегда молчат

– Вам не за что извиняться, ангел мой, – голос его звучал немного хрипло, но в нем все равно слышалась невыразимая нежность. Он приподнял ее подбородок, и они смотрели друг другу в глаза не отрываясь, растворяясь.

…Потом последовала унылая поминальная трапеза. А когда гости этого скорбного ужина разъехались, Саймон разразился истерикой:

– Я не буду здесь ночевать! Я боюсь призраков!

Ричард вздохнул, прикрыв глаза. Джози заметила, что он еле сдерживается, и нежно сжала его ладонь.

– Так уж и быть, Саймон, – успокоившись, проговорил Ричард. – Переедешь на время к нам. А то, если останешься здесь, с ними, – он кивнул в сторону Хендрика и его внучек, которые о чем-то ворковали вполне себе довольными голосами, – скоро составишь компанию Роджеру.

Саймон едва не бросился ему на шею. В экипаже, по пути к ним, он без умолку болтал обо всем на свете, но было понятно, что за его словоохотливостью скрывается глубокая боль.

Ричард сидел, уперевшись затылком в стенку коляски и закрыв глаза. Джози притихла и не выпускала его руки. Время от времени они обменивались порывистыми рукопожатиями.

Саймону отвели комнату на втором этаже, и он сразу ушел спать. И как только он исчез из виду, Ричард подхватил Джози на руки и понес в спальню. Она обняла его за шею и жадно, будто страждущий в пустыне, прильнула к его губам. Это был безумный, горчащий и почти злой поцелуй.

Впрочем, все, что произошло после, тоже было горьким и безумным. Они не заботились о том, что будет с одеждой – черный был не их цвет. Поэтому треск ткани и дробный стук пуговиц не останавливали их: нужно было скорее избавиться от этих покровов, чтобы слиться воедино в рваном, сумасшедшем, болезненном ритме. Казалось, они оставляли отметины не только на телах, но и на душах друг друга. Ричард по-хозяйски, не заботясь о ней, брал и властвовал. А она отдавалась полностью, не оставляя ничего себе, потому что ему нужнее. И кровь с ее прокушенных губ мешалась со слезами…

Утром, проведя рукой по другой части постели, Джози почувствовала разочарование, оттого что рядом нет Ричарда. Она так хотела поцеловать его, поприветствовать, увидеть, как он улыбнется ей. Она была любительницей поспать, а он – ранней пташкой. Джози вздохнула и села. Странно, она думала, после вчерашнего все тело будет ныть, но ощущала лишь приятную легкость. Да и следов на ее коже не было никаких.

Ее окутал аромат кофе, и она потянулась к чашке: интересно, что Ричард с ним делает, чтобы он не остывал? Она отхлебнула, зажмурившись от удовольствия. И тут только обратила внимание на открытку, спрятавшуюся в розах. Развернув ее, Джози прочла следующее: «Ангел мой, спасибо, что вернули мне крылья и разделили мою ношу! Искренне ваш, Р.». Сердечко заколотилось. Джози не могла оторвать взгляда от этих строчек. Она раньше никогда не обращала внимания на его почерк. А меж тем почерк напоминал своего обладателя: прямой, четкий, без финтифлюшек. Джози поднесла открытку к губам, глаза почему-то щипало.

Приняв ванну и одевшись, она спустилась в столовую, где уже накрывали ланч. Саймон, с унылым видом разглядывавший что-то за окном, увидев ее, тут же вскочил и бросился к ней.

– Ах, кузина! Вот вы вошли – и будто солнце взошло!

День за окном был пасмурный и грозился расплакаться дождем.

Саймон схватил ее за руки и поцеловал в щеку. Джози передернуло. Сегодня всяческие его прикосновения были неприятны ей. К тому же ей совсем не нравилось, что ладони у него такие пухлые и нежные, а губы – влажные и мягкие. Это отвратительно и совсем не по-мужски, подумалось ей. Она высвободила руки, натянуто улыбнулась и пригласила к столу.

Саймон ел много и жадно, словно долго голодал. Она же лишь слегка поковыряла салат. Созерцание прожорливого кузена и его бесконечные нытье и капризы повергали ее в уныние. Хныкать и капризничать было ее прерогативой. Ричард же себя никогда так не вел: за время их совместной жизни она ни разу не услышала от него ни единой жалобы!

Даже не вслушавшись в его очередную нудную тираду, Джози, неприлично кинув вилку на стол, взорвалась:

– Саймон! Немедленно прекратите канючить! У меня уже зубы от вас болят!

Тот подавился и закашлялся.

Джози брезгливо посмотрела на него и удивилась тому, что раньше считала его симпатичным. Она промокнула губы салфеткой и встала из-за стола.

– Я иду работать и просила бы не мешать мне, – твердо заявила она, гордо вздернув носик.

– Работать?! – Саймон выглядел потрясенным до глубины души. – Неужели вы столь стеснены в средствах, что вам приходится трудиться?!

– Что за глупости?! Я просто пишу роман!

– Вы пишете?! – кузен поразился еще больше. – И Ричард потакает столь непотребным для женщины увлечениям?!

– Он сам купил мне пишущую машинку! – Саймон начинал нешуточно бесить ее. – И настоял на том, чтобы я записывала свои истории!

– Хм… Ну стоит ли удивляться, что он поощряет такое непристойное хобби, ведь он с детства был гадким и делал всякие пакости! Нам все время приходилось ставить его на место!