Цветы дальних мест

Устроен так: на четыре крепко всаженных кривых и сучкастых столба были набиты листы фанеры. В прогале меж нижним краем и землею видны были ноги моющегося. Над верхним краем — голова моющегося. В щелях же, нешироких, однако, меж фанерой и столбами, при желании удавалось рассмотреть и тело моющегося, вернее, не тело, а как бы факт присутствия тела.

Закрыт был душ с трех сторон.

С четвертой, со стороны пустыни, ограды и не требовалось никакой, так что ни двери, ни занавеси не было — ничего. Кабинка раскрыта была ветрам и взорам, коли появился бы, конечно, в пустыне кто-нибудь, кому взоры могли принадлежать, и эта-то отомкнутость, пожалуй, и придавала душу приятность и очарование. Мытье происходило не заперто, не в глухом параллелепипеде, не доступном ни звукам, ни впечатлениям извне, где вся-то радость для глаза — собственное тело да унылый кафель, а в виду известного уж вам широкого пейзажа: низкого неба, покатых вершин, раскидистых лощин, всего одухотворенного, погруженного в себя местного ландшафта, — и предоставляло помимо телесных удовольствий духовные утешения.

В самом деле, для натуры, нет-нет да голодающей по отдохновенному одиночеству, пребывание в душе давало некоторую иллюзию уединенности. Плеск воды способствовал неспешным размышлениям, сквознячок утишал разгоряченную голову, а ветхозаветность открытого в голом проеме вида дарила поводы для медитаций. Иного подобного места в сфере здешнего быта было не сыскать.

Конечно, стояла по другую сторону дома метрах в сорока одинокая построечка, скрупулезно сколоченная, точно вязанная из бледно-бамбучных жердочек, палочек и планочек, а ребристость и непроницаемость ее вызывали в памяти нечто восточно-соломенное, давнее, из детства, но что именно — не поймать. Устроен был над кабинкой и острошпицный флагшток под сигнальное знамя. Для его поднятия под рукой посетителя имелась на взгляд бестолковая, на деле же справно служащая система из малых блоков и двух-трех веревочек, про которые нельзя было и при высшем инженерном образовании априорно заключить — за какую именно надо дергать. Посредством этой системы взвитой вымпел маркировал ваше присутствие, спущенный — дозволял дорогу другим. К достоинствам заведения надо причислить: добротный, мягкого дерева, лак на котором от зноя делался бархатным, стульчак; аккуратно выполненную полочку, висевшую справа на двух гвоздях, на которой стояла пепельница, лежал коробочек спичек и имелось всегда два-три номера иллюстрированного журнала «Юность»; наконец, подвешенный на отдельном шнурочке розоватый рулончик, мягкий и гофрированный.

И все же, несмотря на перечисленное, в смысле уюта туалет проигрывал душу.

Виной тому была жара.

Хоть и отнесенная на значительное расстояние, надежная туалетная постройка источала, при несчастливом направлении ветра, даже в комнаты проникающую нестерпимую вонь. Что говорить об атмосфере внутри! Конечно, на этот фактор не всякий обращал внимание, флаг, бывало, подолгу развевался над лагерем, раз в неделю менялись номера журналов на полке. Но каждого, надо думать, рано или поздно вонь выпроваживала, каждого заставляла с надеждой оглядываться на душевую кабинку.

К сожалению, и душ был не без недостатков.

Так, водоподающая система снабжала водой моющегося не сообразно прихотям и капризам, а бесхитростно, и в короткий срок изливая из себя содержимое резервуара. Виновато в этом было устройство большого ржавого бака, водруженного над кабинкой на крестовине из кривых палок и укрепленного ржавой же, толстой, наверченной и так и сяк проволокой. Но не в креплении было дело, конечно, хотя, едва задувал ветерок, бак начинал заунывно скрипеть и раскачиваться, по нудной старческой привычке зудя, что скорее рано, чем поздно, непременно рухнет вниз, но никого этим было не смутить. Чтоб вы поняли, что к чему, о баке расскажу подробнее, — а он мог бы служить предметом и вовсе отдельного поучительного повествования.