Цветущий репейник

— Да ну! На мне всё как на собаке заживает. Видал, сколько шрамов? Сами заживали. Безо всяких уколов, капельниц и без такого шикарного дивана, — Ромка поёрзал, устраиваясь поудобнее, хотя и так диван казался ему верхом уюта и комфорта.

— Ты будешь спать?

— Что-то не хочется.

Олег уселся в кресло, закинул ногу на ногу, смотрел в тёмное окно на падающий снег и молчал. Ромка сопел и с ожиданием поглядывал на спасителя.

— Интересно, — заговорил Олег. — Ты же не всегда шатался по улицам? Ты упоминал бабушку. Значит, жил дома, потом в детском доме. Как ты смог привыкнуть спать на улице, на земле, в подвале, голодать, мёрзнуть? Может, было лучше терпеть побои в детдоме, но хотя бы жить более-менее по-человечески.

— Ты воевал?

— При чём здесь?.. Ну воевал.

— Там ты ведь тоже голодал, мёрз, спал где придётся? И тоже для тебя это было непривычно.

— Сравнил! Я знал, что так будет, осознанно шёл на это. И я же взрослый человек…

— Я тоже осознанно. В детдоме кормили плохо, издевались. Так зачем терпеть? Лучше терпеть всё то же, но хотя бы знать, что ты свободен, никакой придурочный воспитатель не будет тобой командовать. Этот плюс всё перевешивает. Свобода для нашего брата — первейшее дело.

— А ты понимаешь, что за свободу жертвуешь всем остальным? Будущей профессией и работой, ведь ты не учишься в школе, будущим здоровьем, ведь ты всё успел попробовать, мог подцепить любую заразу. И даже жизнью ты можешь пожертвовать ради свободы, когда тебя, вольного и независимого, всё-таки прирежут дружки!

Или помрёшь от переохлаждения в сильный мороз, как сегодня ночью: минус тридцать.

— Есть такое заумное слово — демагогия. Удивляешься, что я знаю такие слова? И даже понимаю, что они означают?

— Демагогией будет и фраза, которая вертится у тебя на языке, — Олег закинул руки за голову и потянулся. — «Ты этого не проходил, живёшь себе в хоромах и радуешься жизни». Но то, что я проходил в жизни, тебе в самом страшном и невероятном сне не приснится. И слава богу.

— Воспитывай, воспитывай. Я разрешаю, — ленивым, но настороженным голосом подбодрил Ромка.

— Были в детдоме ребята, которые, ни на что не обращая внимания, жили там, не пытались убежать и учились?

— Ну, есть такие. Тихие, пришибленные, — неохотно признал Ромка. — Но их не много.

— Правильно, — обрадовался Олег. — Их действительно не много. Всем известно, что из детдома очень мало выходит дельных и порядочных людей. Я не беру детей пьяниц, наркоманов, которые не виноваты в этом, но практически не способны учиться и развиваться. Я говорю о таких, как ты. Волей случая лишившихся родителей.

— Нет, нет, — Ромка расхохотался и, застонав, схватился за живот. — Это надо запомнить: «Волей случая лишившийся родителей». Круто! С таким выражением можно в метро попрошайничать. Валяй дальше.

— Так вот, ты вполне мог бы оказаться среди этого небольшого процента правильных детдомовцев. Если бы чуть-чуть придавил свою гордыню.

— Правильные детдомовцы! Ха-ха! Ой, умру от смеха! — Ромка проворно вскочил с дивана. — А ты знаешь, что, как правило, нас выпихивают в ПТУ после девятого класса? Не дают доучиться, а уж в институт поступить!.. — Ромка подошёл к Олегу и рассмеялся ему в лицо, даже наклонился над ним. — Нет денег на репетитора, нет денег на обучение. На этом будущее, о котором ты мне тут рассказывал, перечёркнуто. Да я бы расплющил гордыню, если бы только был уверен, что это поможет, что будет хорошая школа, институт. «Перспектива» — ещё одно хорошее словечко. Так вот этой перспективы у меня нет и не предвидится. Как ты думаешь, весело жить, понимая это? Никакая свобода на фиг не нужна.

— Тяжело быть умным? — издевательски-сочувственно сказал Олег. — Проще подделываться под дурачка, прятать очки под драным пальто, воровать и попрошайничать.

— Теперь скажи, что при том, как я живу, мне две дороги, — Ромка, покачиваясь, вернулся на диван, у него, видно, кружилась голова. — В пьяницы или в бандиты, а потом в тюрьму. Кстати, подделываться под дурачка вовсе не так просто, как ты думаешь. Очки мне два раза разбили.

— Тебе плохо? — Олег, встревоженный, вылез из глубокого кресла.

— Спать очень хочу, — заплетающимся языком пробормотал Ромка и тут же уснул.

* * *

Ромка, вспотевший, испуганный, подскочил на диване. Заоглядывался и успокоенно опустился на подушку. Он проспал до двенадцати, но в квартире Олега было не страшно просыпаться. И бежать в поисках еды никуда не надо было. На журнальном столике стоял поднос — термос с горячим какао, хлеб с маслом, красная икра в розетке, гранатовый сок, яблоко и апельсин. Под термосом белел край записки: «Ромка! Встанешь, чтобы всё съел, особенно икру. И лежи. Днём я заеду сделать укол, а может, вытряхну толстого Димона с работы, и он к тебе заскочит. У него есть ключи от квартиры, не пугайся, если его крупногабаритная фигура вдруг появится в комнате.

Пока. Олег».

Незнакомый вкус солёной икры Ромке не понравился.

Рана на животе ныла и крепко чесалась, что вообще отбивало охоту есть. С шипением Ромка чесался, кряхтел и не услышал, как вошёл Дима.