Цветные рассказы. Том 2

Что говорить, с Жанной у них тоже были счастливые дни. Новый Год, который они встречали в Кременчуге. Жили в бабушкином доме в Крюкове. Бой часов договорились встречать вместе с ее родителями по известному адресу на Котовского. Торопились. Гололед. Жанна поскользнулась, упала, порвала колготки… Порванные колготки на круглой коленке – какая жалость… Перед самым Новым Годом. Плохая примета – не в путь, не получится у них, видать, чего-то совместного… Чего-то успешного… Не то, что Феликс был суеверным, ему нравилась ИГРА в суеверия… А может, и правда – не в путь получилось. Да, пока ничего и не получилось. Хотя они до сих пор говорят, что вот-вот поженятся. Вот-вот… Ну, там эти дела надо сделать, те дела… Вот-вот… Конечно… они же оба очень хотят… Теперь уже Феликс не особенно верил в это. С Алиной не было бы никакой чехарды…

Феликсу вспомнился последний день пребывания Жанны в Ленинграде. Она приехала тогда на месяц. Невеста приехала к своему жениху, как-то так… Все чинно, пристойно, очаровала его друзей и родственников. А потом понеслось… Конкурс, премия, какие-то бесконечные тусовки, разные коллективы, зачем-то работа на танцах на Ликерке. Танцульки на Ликеро-водочном… Где прошмандовки трахаются, пардон, за занавесками… с прошмандонами, наверное, – не знаю, может быть, их надо как-то по-другому называть. В последний день – какие-то сопляки с гитарами, «коллектив» называется, они все время менялись, весь этот месяц. Что за мучение – мотаться на Ликерку, концерты, танцульки, Жанна с разными шиньонами, то в полупрозрачном платье, то в блестящем люрексе. Куча молокососов припёрлась домой к Феликсу, как бы к Феликсу и Жанне, в его двушку на Гражданке – в ФРГ, «фешенебельный район Гражданки».

Руководитель «коллектива» Кирюша – улыбчивый, ироничный, весь такой узенький, скользкий. Руководитель, он же ударник. Держался с Феликсом доброжелательно, по-приятельски, но немного сверху вниз. Как-то слишком фамильярно, что ли… Почему? Может, у него что-то было с ней?

Все прощались с Жанной. Натащили хавки, выпивки, все курили, что-то обсуждали. В дальнем углу большой комнаты сквозь дым можно было разглядеть юного гитариста лет двадцати; возможно, тот немного перепил – растекался по креслу и заливался пьяными слезами. Жанна утешала его: «Не плачь, Ганечка, не плачь, мне тоже тяжело, но я же не плачу…» Довольно противно. Ему-то, Феликсу, зачем все это? Ощущение, что вляпался не только двумя ногами… По самые уши.

«Нетрудно представить себе нашу будущую счастливую семейнуюжизнь», – подумал Феликс. Дома кавардак. Готовить Жанна не умеет и не хочет. Пару раз попробовала – есть это было невозможно. Как надо готовить картошку, чтобы часть ее осталась сырой и несоленой, а остальное оказалось сгоревшим до черноты и пересоленным?

Ну, а потом снова приходили чудные письма, шли чередой романтические свидания, жаркие встречи и пылкие артистические объяснения.

Картина его воспоминаний о последней вечеринке внезапно исказилась. На столе появилась какая-то прокисшая, засохшая еда, приготовленная, видимо, несколько дней назад. Между тарелками, прямо по столу бродили две жуткие тощие, ободранные кошки. По тарелке бегали крошечные – судя по всему, рахитичные – муравьи. Жанна сидела с застывшим лицом и громко произносила выразительным голосом бесконечные комплименты каким-то двум, сидящим рядом «сэстрам» в косыночках, похожим на иеговисток. Недалеко от стола на край стульчика присел грустный мальчик лет семи. В коротких лазурных штанишках, в лазурной курточке. С лицом Жанны. Темно-русые волосы закрывали уши, а спереди – подстрижены скобкой над самыми бровями.

– Кто ты, мальчик? – спросил Феликс. – И откуда ты взялся?

– Ты меня не узнал, папа? Я же твой сын, – ответил ребенок, и Феликсу показалось, что этот мальчик знает свою будущую трагическую судьбу.

Феликс вздрогнул, попытался отогнать от себя видение.

– Чур меня, чур, Господи, спаси и сохрани…

* * *

Он сидел неподвижно, совсем близко к полосе прибоя. Вечернее солнце покрыло красно-оранжевой пленкой его плечи, лицо, гальку пляжа, палатки туристов, осликов и крестьян, собирающих свой товар. Первое ущелье подарило ему кавказскую жемчужину. Второе – поющую девушку. Что приготовило Третье ущелье? Жанну во второй раз? Вряд ли… Вряд ли она придет. Вряд ли ему нужен этот «подарок» вторично…

Неподалеку на голове стояла худенькая женщина, сложив ноги, как в позе лотоса. Он заметил ее раньше, когда только появился в ущелье, когда бродил между палатками. Она, конечно, тогда не стояла на голове. Ей лет тридцать пять, очень худощавая, длинные ноги, длинная шея, маленькая грудь, худое аскетичное лицо, короткая стрижка, большие строгие глаза. Балерина? Чем она обратила на себя внимание? Необычной худобой? Может быть… Но еще чем-то. Выворотность ног. Горделивая осанка, которую она сохраняла – и когда курила, манерно отводя в сторону руку с длинным мунштуком, и когда несла котелок с водой из ручья. Хотя все это такая ерунда… Просто она не такая, как все.