Цветные рассказы. Том 1

Ну что, застрял? Давай подтолкну. Раз, два – взяли! Сейчас я покачаюсь на передке. Давай! Давай… Ничего не получается. Ай-я-яй, ночь ведь уже, мороз. Что же делать? Надо машину останавливать. Эй, фиатик, помоги соотечественнику. Не остановился, поехал дальше. Нет, все-таки остановился. Думаешь, он подойдет? Подходит действительно. Троса нет. Ни у кого нет троса. Говоришь, тут нужен трактор? Ну, не унывай, водила, пойдем со мной – турбаза совсем недалеко. Там много машин.

Маленький худенький человечек с усиками щеточкой заявляет, не выходя из газика:

– Какой машин? У мэня самый лучший машин.

– Но надо же тебя вытащить!

– Я нэ пойду, холодно, я нэ одэт. Иды сам. Скажи, Гиви Касрадзе застрял, из управления, мэня все знают… Гиви Касрадзе.

– Не гуди, не гуди! Я сейчас там буду, все сделаю.

Иду к турбазе. На лужах – белая ледяная корочка, на траве изморозь. Поздний час, на турбазе все веселятся – туристы, местные. Первой встретилась девушка из столовой.

– Там на дороге Гиви Касрадзе застрял.

– Какой Гыви? Какой Касрадзе? Ничего нэ понымаю, что ты говорышь, – девушка испуганно прижала к себе бутылку водки и исчезла.

Следующий. Пьяный шофер.

– Там на дороге Гиви Касрадзе застрял.

– Нэ знаю я ныкакого Гыви Касрадзе. Ты выдышь, у мэня машин какой? Нэ говори, что она большой. Запорожец проходыт, а моя машин буксуэт. А грузовык тот – это не мой. И шофер его совсем пьяный. Да что ты пристал ко мне со своим Гыви Касрадзе? У мэня троса нэт. У грузовыка нэ буду брать, он нэ мой. Ну прыстал ты ко мнэ с тросом – подем в подвал. На тэбэ трос – тащи своего Гыви… Тащи, тащи. А я нэ пойду – сказал тэбэ. Гдэ начальство найти? Нэ знаю…

В столовой в полумраке льются рекой вино и застольные речи. Директор:

– Кто такой Касрадзе? Ну да – ночь, надо помочь человеку.

Подходит еще один шофер.

– Гиви? Касрадзе? На «козле»? Застрял? Конечно, знаю. Я пойду ему морду набью. Он вчера Лаврэнтию подфарники помял. А-а-а – из управления! Тогда нэ пойду бить морду.

– «Козел», говорышь? – подключился к разговору директор. – Из управления, знаю, знаю. Надо помочь человэку. Обязатэльно поможем. Сейчас.

Садится за стол, слушает застольную речь.

– Ну вот, вы все полчаса уже говорите, и никто палец о палец…

– Я же сказал – обязатэльно помогу, подожды нэмного. Ты же выдэл – я сказал ему, шоферу… Он нэ слушается.

Снова обращаюсь к шоферу.

– Ну, я сказал – помогу, хочэшь вына? Дался тэбэ Касрадзе, он что тэбэ – родствэнник, сват, брат? Подожди, сейчас последний тост…

…Что ты думаешь, у мэня душа за Касрадзе болит мэньшэ, чем у тэбя? Он же там замэрзаэт, бэдный Гыви, как поларнык на льдынэ. За здоровье Гыви!

Нэт, нэ бэспокойся, ыды сэбэ спокойно. Вначале я должэн сдэлать свое дэло. Выдышь, только сейчас с дэвушкой познакомился. Посмотры какая: брючкы бэлэнькиэ, блузка бэлэнькая, сама тоже бэлэнькая.

– Павлык должэн сдэлать свое дэло, ты его обыжаешь. А Касрадзе очэнь надо помочь, – объясняет кто-то из участников застолья.

– Ладно, ладно, с дэвушкой поэду. Я этого Касрадзе ногтями выцарапую. Вот она идет уже.

Садятся в машину. Слышен истерический смех девушки, переходящий в пьяное рыдание.

– Куда, куда ты поехал, да не в ту сторону! Уехал. Бедный Касрадзе.

Серые рассказы

Придет время, и она возьмет нас в свой замок

Меня чрезвычайно интересует все жалостное и убогое.

Д. Сэлинджер. «Тебе, Эсме, – с любовью и убожеством»

В Академическом театре драмы на канале Грибоедова разразился грандиозный скандал. Вообще-то, до поры до времени театр этот совсем даже не был Академическим. Но в 60-е годы какой-то шустрый администратор подсуетился в отделе культуры горкома и при регистрации устава вписал в название театра важное словечко «Академический», что давало возможность получить дополнительные государственные льготы и самые высокие ставки для руководства, актеров и режиссеров. Может быть, удалось тогда выбить приличные ставки и для работников сцены, вахтеров и прочего, как теперь говорят, «планктона», но это, в конечном счете, уже почти даже и не важно. Проскочило. В наше время никто уже не задумывается, почему этот театр стал вдруг Академическим? С другой стороны, театр был неплохой, что бы о нем ни говорили. Очень неплохой. Даже более, чем неплохой.