– Дай-ка, я еще налью, – сказала Аня и опустила на пол ноги в одних колготках. – Ох уж эта идиотка, которую я взяла прислугой. Чего только я не делала, ей-ей, чуть ли не целовалась с ней, чтобы она поехала в этот дальний район, почти что за город. А теперь жалею. Откуда у тебя эта янтарная штучка?
Ира сказала, что колье у нее еще со школы, от мамы досталось.
– Чертова жизнь, – продолжала вещать Аня, философски разглядывая пустые стаканы. – Мне бы хоть кто-нибудь, хоть что-нибудь оставил, только то, что Манфред подарил, потом Джей, еще два серба за мной бегали… Так, ерунда какая-то, вообще нечего носить. Мама все Аллочке отдает, своей любимице. Если когда-нибудь свекровь откинет копыта, – и не дождешься, и взять с нее нечего – она завещает мне, наверное, свои пожелтевшие вологодские кружева позапрошлого века.
Ира ехидно осведомилась о том, что раз ей светят вологодские кружева, то Аня теперь, наверное, ладит со свекровью?
– Шутить изволишь? – не то сказала, не то спросила Аня, уходя на кухню с пустыми стаканами.
– Я больше не хочу, слышишь? – крикнула ей вслед Ира.
– Как бы не так! Кто к кому в гости напросился? Кто опоздал на четыре часа? Теперь будешь сидеть, пухляшка, пока мне не надоест.
Ира хохотала, мотая головой, но Аня уже отплыла на кухню.
Аня все не возвращалась, и Ире стало скучно сидеть одной. Она подошла к книжному шкафу. Грустное зрелище – Шпанов, Шевцов, Панферов, Леонов, краткая история КПСС – в основном, книги, изданные в советское время, взятые, видимо, из квартиры родителей. Для заполнения полок. Похоже на то, что книги никто не брал в руки со времени их переезда в эту квартиру. Квартира-то – не для чтения, для других утех… Ира провела пальцем по корешкам, посмотрела на толстый слой пыли на пальце, вытерла палец о палец, потом оба пальца – о подоконник. Заглянула в окно – вечерело, зимние вечера – ранние, мокрый снег охватило ледком, слякоть постепенно превращалась в гололед.
Села в кресло, вытащила зеркало из бездонной сумки. Долго рассматривала свои губы, подкладывая под них кончик языка. «Поперечных складочек, слава богу, пока нет, губы еще плотные, крепкие, – с удовольствием подумала она. – Мне губы еще как пригодятся. Надо сказать Аньке, что я сейчас невеста, ищу мужа. Из Валерочки моего все равно ничего не получится, так и просидит всю жизнь примитивным инженеришкой. Эта книга прочитана, останутся разве что воспоминания. Аня, как я понимаю, тоже невеста, опять в поиске. Хотя Федю далеко не отпускает, держит при себе, в горячем, так сказать, резерве. Чтобы не остаться у разбитого корыта. Честно говоря, Федечка ее – и так вполне себе разбитое корыто, совсем она мужика в полное ничтожество превратила». Ира вынула помаду и аккуратно подвела губы.
– Гололедица началась, – сказала она вошедшей Ане. – Быстро ты управилась, не разбавляла, что ли? Плеснула и все? Мы с тобой дошли уже, надо разбавлять…
– Крепость должна идти по нарастающей, – в руках у Анны маленький поднос, на нем два полных стакана. Анна оставила предательски качающийся подносик в левой руке, а указательный палец правой навела как пистолет на подружку. – Ни с места, делайте, что говорят, если вам жизнь дорога. И без глупостей – ваш дом окружен, у каждого окна снайпер.
Ира опять зашлась от смеха и убрала зеркальце. Аня поставила стакан гостьи на небольшой столик, с трудом удерживая свой стакан на подносе. Неловко избавившись от подноса, она блаженно растянулась на диване со стаканом в руке и, как человек, много повидавший в жизни и знающий истинную цену людей, произнесла многозначительно:
– Догадайся, что моя режиссерка выкинула? Уселась тощим задом на кухонную табуретку и читает С-крын-н-никова… Ты не знаешь? Историк какой-то. Специалист по «крынкам», наверное… – Аня расхохоталась. – Я покачнулась и уронила пластиковую форму с кубиками льда, так она как зыркнет на меня: я, видите ли, своим нетактичным поведением помешала ей читать «высокоинтеллектуальную литературу».
– Все, моя милая, это последний, забей… Забей это в свою хорошенькую головку! – Ира взяла стакан. – Ни за что не догадаешься, кого я встретила на прошлой неделе. В главном зале ГУМа.
– Чего, чего, толстунчик? – Аня подсунула под руку диванную подушку. – Вахтанга, наверное.
– Кого-о-о? Это еще кто такой?
– Ну, Вахтанг Кикабидзе. Усатенький, в кино играет. Он еще потешно так поет: «Чита дрита, чита маргарита, да!»
– «Чито гврито, чито маргалито» – с филологом говоришь!
– Какая разница! «Людмилу Ивановну ха-а-чу!» – абаж-ж-аю Кикабидзе. Черт бы побрал эту хату, ни одной проклятой удобной подушки здесь нет. Так кого ты встретила в ЦУМе… Ну, в ГУМе, какая разница к фигам собачьим…
– Китлинскую, она шла…
– Это какую Китлинскую?
– Да Вероника Китлинская, ты ее знаешь. Та, что с роскошным бюстом и тонкой талией. Представляешь…
На один день приехала из Петербурга, и мы встретились. Чего ты гримасничаешь? Она же тебе всегда нравилась…