Цусимский синдром

В этот момент носовая башня выбрасывает облако дыма из правого ствола, и уши немедля забивает вата. В несколько плотных, спрессованных слоев. Данчич что-то кричит, но я уже ничего не слышу. Через пару секунд издалека доносится его голос:

– …был вести огонь по флагману «Ицукусима», он правее! – указывает биноклем вперед. – Несколько попаданий, на борту пожар… Видите или нет? – Вид у лейтенанта необычно возбужденный. Будто шальной.

Торопливо шарю трясущимися окулярами, пытаясь поймать изображение… Есть! Теперь – вижу!.. Сквозь густой дым крайнего корабля начинают прорываться огненные всполохи. И… кажется, он начинает отставать?! Мне точно не мерещится?

– Борис Арсень… – Я не успеваю договорить.

Яркая вспышка в районе полубака заставляет зажмуриться, и в следующую секунду что-то сильно ударяет меня по спине. Открыв глаза, обнаруживаю себя лежащим на досках – оказывается, это не меня ударило, а я рухнул плашмя… Жив? Быстро ощупываю тело. Вроде все работает… Справа на четвереньки поднимается лейтенант – фуражка сорвана, по переносице со лба стекает темная струйка. Ничего не слыхать, но, если судить по мимике, чертыхается так, что черти в аду икают:

– …нокль, нехристи!.. Двадцать рублей золотом отдал… – наконец доносится до меня.

Вот же… Чертяка!.. Я невольно засматриваюсь на костерящего на чем свет стоит японцев Данчича. Нас тут чуть не убило, а ты – двадцать рублей… Начинаю невольно улыбаться – его бинокль действительно безнадежно разбит: из разломанного корпуса торчит кусок треснутой линзы. Помогая друг другу, оба поднимаемся на ноги.

Снаряд крупного калибра разорвался прямиком перед носовой башней, вырвав из палубы несколько досок. От черного пятна с пляшущими языками пламени по краям курится едкий дымок, источая тошнотворный, ядовитый запах… Пошатываясь, неуверенно подхожу к краю мостика – внизу стояли сигнальщики. Двое матросов корчатся на настиле, под одним быстро растекается красная лужа… Унтер-офицер, сидя на корточках, привалился к щиту, обхватив руками голову.

Надо помочь! Где же санитары, мать вашу?.. Я не успеваю додумать: не обращая внимания на попадание, носовая башня методично делает очередной выстрел по неприятелю. И немедленно, вторя ей, стреляет вторая по величине, из обоих стволов, залпом…

– Дайте сюда бинокль!.. – Данчич буквально срывает с меня матавкинскую собственность.

Эй, ты один поломал уже, не тебе за него отвечать, типа?.. Положи на место!..

– Смотрите!.. – не обращая внимания на сопротивление, орет во все горло лейтенант. – «Ицукусима» в огне!.. Кренится!..

«Где?!» – пошатываясь, перехожу на правую сторону наблюдательной площадки. В глазах все расплывается, двоится, но…

Вражеский флагман действительно полыхает! Это видно уже и без бинокля: накренившись на левый борт, оставляя над волнами шлейф копоти, он безнадежно отстает от собратьев, описывая правую циркуляцию. Сбиты мачта и дымовая труба. Отчетливо видно несколько пожаров, самый большой из которых разгорается на корме. Надо отдать врагу должное: ни на минуту не переставая отстреливаться, он делает это на удивление слаженно. Вынужденно подставив под удар правый борт, погибающий крейсер ведет четкий залповый огонь, почти одновременно сверкая яркими огненными бликами через небольшие промежутки времени.

Слева наконец показался и наш крейсерский отряд – мы окончательно разминулись с кораблями Небогатова, и кормовая башня замыкающего «Нахимова», сделав последний железный плевок, затихает. Отряд Энквиста, как и броненосцы, двигается фронтом, постепенно их обгоняя. Ближайший к нам – «Мономах» – сильно дымит, причем не только трубами: на носу русского князя виден огонь…

– «Чиода» горит!.. – Борис Арсеньич, похоже, решил окончательно присвоить себе имущество моего друга. – Только что удачно попали!..

Голова отчего-то становится совсем тяжелой… Едва держится на плечах. Совсем некстати из мысленного хаоса вычленяется неприятное слово «контузия»… Какое смешное слово… Неуверенной походкой подхожу к краю площадки. Хватаясь за край, заглядываю вниз: раненых грузят на носилки санитары. У того, что лежал на животе, осколками разворочена грудина, наружу торчат куски ребер… Носильщик крестит его несколько раз, накрывая лицо марлей…

С трудом беру себя в руки, встряхивая головой, – двоение в глазах исчезает, зато в черепной коробке появляется чугунный шар. Перекатываясь, доставляя при этом тупую боль… Зато я вновь начинаю трезво фиксировать происходящие события.

Как раз в этот момент один из неприятельских залпов удачно ложится неподалеку от броненосца… Безучастная мысль: Новиков не обманывал, почти каждый второй снаряд разрывается при столкновении с водой… Несколько осколков, свистя, проносятся рядом, рикошетя от корпуса.

Участь «Ицукусимы», похоже, решена – окончательно потеряв управление, тот беспомощно катится вдоль надвигающегося фронта, приближаясь с каждой минутой: почти каждый русский выстрел достигает цели. Орудия видимого борта отвечают все реже – больше половины из них замолчали.

Палуба под ногами начинает крениться, вражеский крейсер перемещается левее…