Слышу шаги, но предпочитаю не смотреть вовсе, проходя дальше. Там другая картина, в ней больше злости и отчаяния. Черные, грубые, хаотичные маски, много красного — я не очень сильна в живописи, но похоже, что это абстракция. Решаю уточнить…
— Это абстракция?
— Технически это скорее абстрактный экспрессионизм[13]. Интересуешься?
— Не особо, если честно. Я не разбираюсь в живописи, мне больше нравится…
— …Музыка.
Резко поворачиваюсь на него и хмурюсь.
— Откуда знаешь?
— Лиля рассказывала.
— Понятно, — хмыкаю, гася внутри разочарование.
Слегка мотаю головой и подхожу к следующей картине. На ней изображена девушка на мрачном, сером фоне. Вся ее одежда яркая, красивая, но глаза очень-очень маленькие — и это довольно жутко.
— Это сюрреализм[14].
— Да, я догадалась. Почему ее глаза такие маленькие? Это же какой-то символизм?
— Зришь в корень. Глаза — это душа. У красивых кукол души вовсе нет, либо она очень-очень маленькая.
— Это твои картины?
— А чьи ж еще?
— Очень красиво, — тихо говорю, бросив на него короткий взгляд, — Ты талантливый.
Матвей только фыркает, хотя я и успеваю подметить неподдельный интерес к своей персоне, прежде чем отвернуться и подойти к окну, где стопкой лежат еще рисунки. Они выполнены карандашом, ручкой, мелом, да чем угодно, но не красками.
— Ты всегда роешься в чужих вещах без спроса?
— Когда меня похищают и запирают в клетке — да, — ядовито хамлю, открывая первую попавшуюся папку, чтобы через миг застыть.
Пока я истерично перелистываю бумагу, Матвей подходит ближе и тихо почти шепчет, но я все равно слышу каждое слово.
— Что ты знаешь о клетке?
— Это моя сестра, — смотрю на него, он усмехается и встает рядом, забирая у меня кожаную папку.
— Сложно ее не узнать, да?
— Ты сказал, что это она…сделала с тобой?
— Ты тоже.
Секунду молчу, потом хмыкаю и киваю, даже слегка улыбаюсь, вновь находя фамильное сходство.
— Правда за правду?
— М, как интересно, — протягивает Матвей, заговорщически подмигивая, — Любишь поиграть?
— Что-то мне подсказывает не я одна.
— Что же тебе это подсказывает?
— Твой брат. Ну так как?
Он медлит, разглядывает меня с еще большим любопытством, снова наклоняет голову чуть на бок. Забавно вообще, как так получается — его шрамы достаточно большие, чтобы быть заметными, но его ничуть не портят.
— Ну давай сыграем. Уступаю первенство даме.
— Твой брат лишил меня девственности и записал это на камеру, чтобы потом предоставить доказательство подтверждения своей теории.
— Какой? — со смешком, поднятыми бровями, спрашивает, но забавно и то, что его смешок меня не оскорбляет.
Он это делает не потому что хочет меня поддеть или унизить, это скорее акт удивления — Матвей никак не ожидал этого услышать.
— Он считает, что существует ген шлюхи. Хотел это доказать. Эксперимент.
— Жестоко.
— Подло.
— Твоя правда. И как? Доказал?
— А-га. Я та еще потаскуха, трахаюсь с ним по щелчку пальцев.
Недоверчиво щурится, на что я опускаю взгляд обратно на папку, которую нагло забираю из его рук и снова открываю на той же странице, где и раньше. Матвей коротко смеется, оценивая мои фокусы, я вторю улыбкой и слегка киваю.
— Твоя очередь. Или зассал?
— Еще чего! — фыркает, — Твоя сестра использовала меня, а потом сдала отцу, из-за чего я сбежал из дома. Шрамы от аварии, в которую я попал.
Смотрю на него в упор и понимаю, что это далеко не все. Как и я, Матвей скрыл свою историю, а мое природное любопытство такого не приемлет.
— Ты рассказал не все.
— Ты тоже.
— Попытка номер два?
— Настолько любопытно?
— Да. Только ты начнешь, это будет честно.
Не думаю, что согласиться, но Матвей усмехается и кивает.
— И то верно, хорошо.
И находит же, скотина. Там изображены они: Макс и Лилиана. Они обнимаются нежно, он позади, она прикрыв глаза. Позиция «влюбленные номер три», то есть полулежа.