— …Констатация факта, — все равно оканчивает свою мысль, а потом издает смешок, — Поспокойнее.
— Мы собрались здесь обсуждать Лилиану? Сомневаюсь. Давайте перейдем к делу наконец.
— Ладно, — неохотно соглашается Марина после паузы, а потом ее голос теряет всякую игривость, — Что сейчас происходит? Какие у нас результаты?
— Я столкнулся с парочкой весомых препятствий.
— Какого рода?
— У меня не получается незаметно встретиться с Георгием и Малиновским, а это сделать нужно, если мы действительно хотим уничтожить нашего отца.
Я резко оборачиваюсь, расширив глаза, и сразу сталкиваюсь взглядом с Максимилианом, будто он только того и ждал. Хмурюсь, потому что так, походу дела, и есть.
Его взгляд все подтверждает. Он молчит, но я вижу: так и есть.
— Боже, может хватит? — Марине все неймётся, — Если ты не в состоянии провести без этой задницы ни один разговор, может посадишь ее себе на колени, чтобы она тебя обслужила и…
Максимилиан резко вскакивает, раздувает ноздри, но…если честно, то я уже не здесь. Уставившись в тарелку, я начинаю действительно складывать все пазлы воедино.
Меня накрывает с головой осознание, что все это — моя игра, моя партия, на моей доске и с моей подачи.
Я не могу дышать.
Вокруг, как сквозь толстенный слой ваты, слышу оры, боковым зрением вижу, как махают руками Александровские, но мне так насрать — я действительно не могу сделать ни одного вдоха. В груди сдавливает, руки трясутся, меня бросает то в холод, то в жар. Накатывает тошнота…
Встаю, как в бреду, хватаюсь холодными, мокрыми пальцами за ручку, выскакиваю на улицу. Поскальзываюсь. Сердце так долбит в груди, я буквально чувствую, что оно сейчас взорвется, а в голове, как картинки старого кинофильма, возникает наше прощание с Костей и Ханом…
Мы спустились с Ханом и Костей вниз, а теперь стоим у их машины. Хан абсолютно серьезен, чего от него ожидаешь редко, долго смотрит мне в глаза, но потом срывается и дергает головой.
— Ну и?! Долго будешь издеваться?!
Я усмехаюсь — нет, недолго. Разговор, который мы начали о разрушении еще одном империи у меня дома, как раз подоспел к своему логическому продолжению.
— Всегда нужно бить по слабым местам. У Петеньки…
— Не называй его так, — кривится Хан, а Костя со смешком кивает.
— Точно. Звучит просто жутко…
— …Это эго, — с нажимом перебиваю, расправив плечи, чтобы придать себе важности, — Его я использовала против Ревцовых, но есть еще кое что. Его самая любимая жемчужинка — Адель.
— Что ты сделала? — тихо переспрашивает Костя, на которого я перевожу взгляд и пожимаю плечами.
— Я уже очень долго капаю ей на мозг, чтобы настроить против отца. По каждой ситуации, когда они ссорятся, даже подпихиваю ей разные исторические издержки, где дети объединяются против родителя с целью получить свободу от его безумных решений.
— Прости…что? — заикаясь переспрашивает Хан, а я жму плечами.
— А что? Их намного больше, все они — личности состоявшиеся, и вряд ли их устраивает этот дикий, безумный контроль. Думаю, что они его ненавидят. Адель в принципе ни на что сама неспособна, но в ней души не чает Алексей, а она умеет получать желаемое. Думаю, что в скором времени начнутся разговоры…
— Амелия…
— Империя лучше всего рушится изнутри, мои дорогие, а не снаружи.
В ушах все еще звенит эта фраза: «Империя лучше всего рушится изнутри, мои дорогие, а не снаружи…»