ЦРУ против СССР

Шло лето 1968 года. Закончен «Архипелаг Гулаг», по замыслу Солженицына, самое грозное оружие против Советского Союза. То был отнюдь не плод единоличного творчества, а обобщение усилий как государственных ведомств США, так и индивидуальных антикоммунистов. Как название, так и тематика подготовлены соответствующими изысканиями. В 1946 – 1950 годах госдепартамент и АФТ составили карту ГУЛага, которую в 1951 году издали массовым тиражом. В сентябре 1954 года госдепартамент издал официальный отчет «о принудительном труде» в СССР. На долю Солженицына оставалось обобщить все эти материалы и поставить на них свое имя, то есть персонифицировать их в интересах ведущейся ЦРУ «психологической войны».

Зададимся одним вопросом: если уже в 1968 году было изготовлено это «оружие», по мнению Солженицына, да и наверняка ЦРУ, страшной, пробивной силы, то почему публикация на Западе состоялась более чем через пять лет? 2 июня 1968 года, пишет Солженицын, «Архипелаг» закончен, отснята пленка, свернута в капсулу… Отправление будет авантюрное, с большим риском… Неудачные случайности, затрудняющие отправку… узналось об удаче. Свобода! Легкость! – почти как юмор, летним пухлым, но не грозным облаком прошла большая против меня статья «Литературки» (26.6.68). Я быстро проглядываю ее, ища чувствительных ударов – и не находил ни одного! Никто не углядел моего уязвимого места: что против печатанья «Круга» («В круге первом». – Н. Я.) – я ведь не возразил, не протестовал – почему?… Не тот борец, кто поборол, а тот, кто вывернулся».

Напрасно Солженицын кривляется и поносит всех. Тогда к нему относились как к начинающему, спотыкающемуся, но все же литератору. Кто мог быть посвящен в его тайные дела! С ним спорили, не соглашались, но делали это в рамках нормальных взаимоотношений порядочных людей. Да, мудрено было рассмотреть под маской «страдальца» человека с уголовной психологией. Солженицын прекрасно понимал это и всеми силами старался подольше носить эту маску. «Значение подполья, – поучает НТС, – не в его количественном размере, а в его политическом качестве». Отсюда вытекает «признание допустимости, а зачастую необходимости маскировки». Выход «Архипелага» тогда означал бы, что маска сорвана, а у Солженицына были новые обширные планы.

Иные склонны были считать, что Солженицыну покоя не дает лагерная тема, а он думал совершенно о другом. 1968 год для него был определенным рубежом: «Я как раз перешел тогда через пятьдесят лет, и это совпало с чертой в моей работе: я уже не писал о лагерях, окончил и все остальное, мне предстояла совсем новая огромная работа – роман о 17-м годе (как я думал сперва, лет на десять)». Это «главная» работа, по сравнению с ней все написанное – так, мелочь, для получения известности, пусть скандальной.

Нехватку литературных произведений, какие бы они ни были, ЦРУ и Солженицын решают компенсировать получением Нобелевской премии. На страницах книги он повторяет то, что твердил тогда ежедневно в своем кругу и что немедленно доходило до ЦРУ: «Мне эту премию надо! Как ступень в позиции, в битве! И чем раньше получу, тем тверже стану, тем крепче ударю!… Дотянуть до нобелевской трибуны и грянуть!» Причем в бесконечных беседах с радетелями с Запада он устанавливает и срок искомой премии: «Для меня 70-й год был последний год, когда Нобелевская премия еще нужна была мне, еще могла мне помочь. Дальше уже – я начал бы битву без нее». Почему именно год 1970-й? А потому, что на 1971 год падает выход «Августа четырнадцатого» – первого тома задуманного им романа. Следовательно, опубликоваться надо было уже в ореоле нобелевского лауреата.

И кто бы мог подумать? В 1970 году Солженицын поучил Нобелевскую премию по совокупности опубликованных к тому времени произведений. Поразительно! Чудо из чудес, недоступное человеческому разумению. Да, цело обстоит только так и не иначе, объясняет Солженицын, «только теперь, нет, только сегодня я понимаю, как удивительно вел бог эту задачу к выполнению». Если так, тогда какие могут быть вопросы – претензии только к исключительно высшим силам, сделавшим шведских господ своим орудием. Припомним еще и ЦРУ…

Итак, по горячим следам за премией грянул «Август четырнадцатого», который далеко не оправдал надежд сочинителя. Он прояснил его кредо – антипатриотизм, авторитаризм и прочее. Когда появились негодующие рецензии и отрицательные отзывы, Солженицын не мог не заключить: «Уже с „Августа“ начинается процесс раскола моих читателей, потери сторонников, а со мной остается меньше, чем уходит. В первых вещах я маскировался… Следующими шагами мне неизбежно себя открывать». Нобелевская премия не смогла ввести в заблуждение честных людей. Вылазка с «Августом четырнадцатого» провалилась.