ЦРУ и мир искусств

13 мая, спустя пять дней после того, как Спендер и Кермоуд ушли в отставку, Майкл Джоссельсон и Джон Хант сидели в офисе Джоссельсона на втором этаже в отеле «Бульвар Осман». Джоссельсон, сопровождаемый Дианой и Дженнифер, приехал в Париж из Женевы, где из своей изящной квартиры в районе Плато-дю-Шампель на протяжении нескольких недель без устали боролся с негативными последствиями. На улицах ниже отеля «Бульвар Осман» открывались кафе навстречу субботним покупателям, выходящим под весеннее солнце. Где-то среди них Диана искала костюм к заключительному балетному выступлению Дженнифер. Но она была рассеяна и двигалась через толпу к галерее «Лафайет», чувствуя себя словно из другого мира.

В зале рядом с офисом, где находились Джоссельсон и Хант, Генеральная ассамблея Конгресса за свободу культуры проводила своё совещание. Под председательством Мину Масани (Minoo Masani), лидера оппозиционной партии в Индии, на собрание присутствовали Раймонд Арон, Даниэл Белл, Дени де Ружмон, Эдвард Шиле, Пьер Эммануэль, Луис Фишер, Энтони Хартли, К.А.Б. Джонс-Куорти (К.А.В. Jones-Quartey), Эзекиел Мфэхлеле (Ezekiel Mphahlele), Николай Набоков, Ганс Опрехт (Hans Oprecht), Майкл Полани, Йосихико Секи (Yoshihiko Seki), Игнацио Силоне и Мане Спербер. Они прилетели со всех концов земного шара, и теперь их незавидная задача состояла в том, чтобы осудить Джоссельсона и Ханта, чьи прошения об отставке лежали на столе перед ними, и решить судьбу Конгресса. Сидя как философы-короли, они знали, что их слово будет последним.

Джон Хант вспоминал: «Мы с Майком просидели в его офисе большую часть дня прямо около конференц-зала. Мы сидели там одни - что делать в момент, когда за стеной вас судят?» [1013]. Майкл сидел в тишине, его тонкие, с хорошим маникюром пальцы барабанили по столу. Он выглядел усталым - от этого утреннего ожидания, от прошлых двух десятилетий неустанной работы. Его волосы были разделены пробором и зачёсаны набок, открывая высокий лоб и маленькие глаза с огромными чёрными зрачками.

«Присяжные заседатели» тем временем обсуждали доказательства. В течение двух десятилетий Майкл Джоссельсон отстаивал чудовищную ложь вместе с присоединившимся к этому обману на полпути Джоном Хантом. Такое укрывательство имело прямые и серьёзные последствия для сотен людей. Кроме того, дело представляло моральную дилемму, которую нелегко разрешить. Оба руководителя обратились к Конгрессу с заявлениями, в которых рассказали о своих связях с ЦРУ и связях ЦРУ с Конгрессом. Джоссельсон взял на себя всю ответственность за эту, как он настаивал, необходимую ложь.

Генеральная ассамблея была далеко не единодушна. Спербер, Полани и Силоне выступали в защиту Джоссельсона и Ханта и настоятельно убеждали ассамблею занять «позицию борьбы». Спербер произнёс речь в стиле; «К чёрту всё это, нас не должно заботить, что говорит «Нью-Йорк Таймс»! Мы помогли выстроить всё это и управляли этим в течение 15 лет, мы имели дело с более жёсткими вопросами в нашей политической жизни, чем сейчас, поэтому давайте продолжать как прежде» [1014]. Но не все его поддержали, особенно Арон и Эммануэль. Репутация французов, принадлежащих к организации, которая базировалась в Париже и теперь была скомпрометирована связями с американской разведкой, сильно пострадала. «Они имели огромную долю в деле» [1015], - позже сказал Хант. Арон был так сильно раздражён, что ушёл со встречи, громко хлопнув дверью.

Время подошло к обеду, но решение так и не было принято, и по предложению Масани они сделали перерыв. Возобновив работу после перерыва, заседание тянулось до шести часов, когда наконец Набоков и де Ружмон вышли к Джоссельсону и Ханту с проектом заявления ассамблеи. «Они зачитали его вслух Майклу, мне и Ханту, - сказала Диана, которая оставила Дженнифер с подружкой восхищаться её новой балетной пачкой, а сама пришла к мужу. - Это был позор. Никакого упоминания о вкладе Майкла и Джона. Майкл и Джон встали, побледнев, и вышли. Николай и Дени спросили меня: «Что вы думаете?». Я ответила: «Думаю, что это отвратительно». Полагаю, в тот момент я плакала» [1016].  Почему, спрашивала Диана сквозь горькие слёзы, не было никакого упоминания о преданности Майкла Конгрессу, его непоколебимом служении принципам свободы культуры? Почему они проигнорировали тот факт, что без Майкла и Джона действительно не было бы никакого Конгресса вообще? Так интеллектуалы отплатили человеку, которому они все были обязаны? Подхватили подолы и побежали при первом же признаке проблемы? Неужели никто не был готов остаться и бороться?