Цок

– Здравствуйте, Поль. Очень рада снова вас видеть, – негромко произнесла она.

– Добрый вечер, моя маленькая Мари, – так же тихо и спокойно приветствовал её Гоген. – Не правда ли, здесь замечательно? Раньше так было и на Таити.

– Да, здесь очень красиво, – снова улыбнулась Маша и удобно устроилась в предложенном ей кресле.

Взору предстало всё величие спокойного океана, неспешно, но с неизменным аппетитом поглощающего погружающееся в него гигантское красное солнце. В мягких лучах засыпали устроившиеся на прибрежных валунах беззаботные чайки и флегматичные пеликаны. Вдали розовым платком колыхался на слабом ветру одинокий парус спешащей от берега маленького катамарана.

– Мари, вы даже представить не можете, как я полюбил эти закаты, – словно прочитал её мысли Поль. – Каждый вечер выношу сюда любимое кресло, мечтаю о нас и уже который год не могу отказать себе в удовольствии забросить на это время работу… Впрочем, мои картины всё равно почти не продаются… Они никому не нравятся. Эти раздутые снобы, видите ли, говорят, что таких красок в природе существовать не может. Глупцы! Жаль их. Даже не догадываются, на что способна природа… А вы, Мари? Вы видели их? Мои работы? Не те ужасные, знакомые вам эскизы, а готовые полотна, которые я отвёз в Европу?

– Конечно, Поль, – кивнула Маша, – они великолепны. Я считаю, что эти ваши снобы действительно далеки от истины.

– Вот, вот, вот, Мари! – воскликнул Гоген. – Вы очень точно выразились. Они просто далеки от истины. Странно, почему мне самому это не пришло в голову? Всё-таки вы – удивительная женщина… Но… постойте… Где вы могли видеть мои картины? Мне казалось, что вы живёте теперь в России. Я не ошибаюсь? А-а, должно быть, побывали недавно в Париже? Да… Кто-то мне говорил, что там открылся вернисаж…

– Нет, Поль, в Париже я никогда не была, – Маше вдруг стало неловко.

Она поняла, что Гоген, который сейчас сидит рядом с ней и любуется океаном в лучах заката, не умер, но проживает свою жизнь в каком-то параллельном измерении, совсем не догадываясь, что уже многие годы он невероятно знаменит. И гений его давно признан. Неужели вот так, мимоходом и совершенно просто, она сможет разрушить иллюзии грустного, но счастливого человека, пусть даже не живого, а существующего где-то в глубинах её собственного подсознания?

Почему-то сегодня Маша совершенно точно знала, что спит, и её разговор с великим живописцем – лишь видение. Но догадывалась также, что за этим видением кроется нечто большее, чем простая работа подсознания. В любом случае, интуиция подсказывала, что надо говорить с оглядкой, думать над каждой репликой, чтобы не доставить удивительному хозяину дикого пляжа даже малейшего дискомфорта. И Маша – во всяком случае, так ей позже казалось – справилась.

– В Париж меня никто не приглашал, – улыбнулась она. – Но я смотрела ваши работы, Поль, в собственных снах. Меня этому научил Предо.

Гоген негромко рассмеялся.

– Предо… – проговорил он. – Мне кажется, я сто лет не видел этого милого чудака. Он прекрасный чародей и может научить вас чему угодно… А скажите мне, Мари, не оставлял ли вам Предо серебряного пера из собственного крыла?

– Да, – удивилась Маша такой проницательности, – он случайно обронил…

– Случайно, – презрительно поморщился Гоген. – Вы, должно быть, его не слишком хорошо знаете? Запомните, девочка моя, этот прохвост ничего и никогда не делает просто так. И не пытайтесь воспользоваться пером! Нет, Мари, во имя нашей любви не загадывайте над ним желаний. Сожгите его, а пепел киньте в ручей. Послушайте несчастного старого Поля.

– Во имя нашей любви? Как же так? – изумилась Маша столь экспрессивной речи Гогена. – И почему я должна сжечь перо ангела?

– Да потому, что мы сами не знаем своих истинных желаний. Просто доверьтесь судьбе и никогда не полагайтесь на чудо. Оно может оказаться совсем не таким замечательным, каким вы его себе нафантазировали. Уж поверьте мне, я-то знаю…

Океан, проглотивший последний краешек солнца почернел. Провалились во тьму спящие чайки и пеликаны. Затуманилась мглой светлая полоска бескрайнего берега таинственного и далёкого острова Пиа Пи'а, исчезла из поля зрения скромная пальмовая хижина. Поль Гоген вместе с креслом растворился в загустевшем вдруг воздухе. Стало трудно дышать. Очень. Очень тяжело…

Маша в испуге проснулась и резко откинула с головы одеяло. Прилив свежего воздуха мгновенно прекратил начавшуюся было судорогу. Так вот в чём дело!

За окном чернела неуютная осенняя ночь. Взглянув на часы, освещённые ангельским пёрышком, Маша вздохнула – без пяти четыре. Отвернувшись к стене, снова попыталась погрузиться в дрёму. Ей так хотелось закончить оборвавшуюся беседу с Гогеном, что сейчас она была готова пожертвовать половиной жизни, только бы попасть обратно. На остров.

Сон, наконец, пришёл. Но пустой, лёгкий. Без видений.

Глава восьмая. Сундучок с сюрпризами