Комментируя слова Э. Золя, Л. Толстой соглашается с ним, что молодежи необходимы новые ориентиры, но то, что предлагает Золя, представляется Толстому еще более неясным и неопределенным, чем речи тех учителей, которых порицает Золя.
«Трудиться во имя науки! – возражает Толстой. – Но в том-то и дело, что слово “наука” имеет очень широкое и мало определенное значение, так что то, что одни люди считают наукой, т. е. делом очень важным, считается другими, и самым большим количеством людей, всем рабочим народом, ненужными глупостями. И нельзя сказать, чтобы это происходило только от необразования рабочего народа, не могущего понять всего глубокомыслия науки: сами ученые постоянно отрицают друг друга. Одни ученые считают наукой из наук философию, богословие, юриспруденцию, политическую экономию; другие ученые – естественники – считают все это самым пустым, ненаучным делом, и, наоборот, то, что позитивисты считают самыми важными науками, считается спиритуалистами, философами и богословами, если не вредными, то бесполезными занятиями»387.
Толстой ссылается на китайского философа Лао-Дзы, сущность учения которого состоит в том, что высшее благо как отдельных людей, так и целых народов может быть приобретено через познание «Дао»388, которое, в свою очередь, может быть приобретено только через неделание. Все бедствия людей, по учению Лао-Дзы, происходят не столько потому, что они не сделали того, что нужно, сколько оттого, что они делают то, чего не нужно делать. Люди избавились бы от всех личных и общественных бедствий, если бы они соблюдали неделание.
«Я думаю, что он (Лао-Дзы. –
Кто не знает тех безнадежных для истины и часто жестоких людей, которые так заняты, что им всегда некогда, главное – некогда справиться с тем, нужно ли кому-нибудь и не вредно ли то дело, над которым они так усердно работают. Вы говорите им: “Ваша работа бесполезна или вредна потому-то и потому-то, погодите, рассудимте дело”; они не слушают вас и даже с иронией возражают: “Хорошо вам рассуждать, когда нечего делать, а я работаю над исследованием того, сколько раз такое-то слово употреблено таким-то древним писателем, или над определением форм атомов, или над телепатией” и т. п.»389.
Толстой обращает внимание на утвердившееся мнение о неразрывной связи труда и добродетели: «Ведь только муравей в басне как существо, лишенное разума и стремлений к добру, мог думать, что труд есть добродетель, и мог гордиться им.
Г-н Золя говорит, что труд делает человека добрым; я же замечал всегда обратное: осознанный труд, муравьиная гордость своим трудом, делает не только муравья, но и человека жестоким. Величайшие злодеи человечества – Нерон, Петр I – всегда были особенно заняты и озабочены, ни на минуту не оставаясь сами с собой, без занятий или увеселений.
Но если даже трудолюбие не есть явный порок, то ни в каком случае оно не может быть добродетелью. Труд так же мало может быть добродетелью, как питание… Возведение труда в достоинство есть такое же уродство, каким бы было возведение питания человека в достоинство и добродетель. Значение, приписываемое труду в нашем обществе, могло возникнуть только как реакция против праздности, возведенной в признак благородства и до сих пор еще считающейся признаком достоинства в богатых и малообразованных классах…
Труд не только не есть добродетель, но в нашем ложно организованном обществе есть большею частью нравственно анестезирующее средство вроде курения или вина для скрывания от себя неправильности и порочности своей жизни»390.
Не могу не привести цитату из текста Толстого, необычайно совпадающую с высказываниями многих наших современников. «“Когда мне рассуждать с вами о философии, нравственности и религии, – мне надо издавать ежедневную газету с полмиллионом подписчиков, мне надо организовать войско, мне надо строить Эйфелеву башню, устраивать выставку в Чикаго, прорывать Панамский перешеек, дописать двадцать восьмой том своих сочинений, свою картину, оперу”, – приводит Толстой суждения, характерные для его времени. – Не будь у людей нашего времени отговорки постоянного, поглощающего их всех труда, они не могли бы жить, как живут теперь. Только благодаря тому что они пустым и большею частью вредным трудом скрывают от себя те противоречия, с которыми они живут, только благодаря этому и могут люди жить так, как они живут»391.
Далее Л. Толстой обращается к письму А. Дюма, написанному под впечатлением от речи Э. Золя.