Сама же техника и ее инструменты (орудия труда) становятся или уже стали нашим миром, средой, данностью. И мы уже иначе мыслим жизнь: «Техника окружает нас как сплошной кокон без просветов, делающий природу (по нашей первой непосредственной оценке) совершенно бесполезной, покорной, вторичной, малозначительной. Что имеет значение – так это техника. Природа оказалась демонтирована, дезинтегрирована науками и техникой: техника составила целостную среду обитания, внутри которой человек живет, чувствует, мыслит, приобретает опыт… Именно техника есть теперь “данность” без всяких определений: тут нет надобности ни в смысле, ни в ценности, она навязывает себя просто тем, что существует»280.
Словно уже не Бог наделяет человека идеями, творческими способностями, вдохновеньем – техника взяла на себя эти функции, техника становится Богом, как бы страшно это ни звучало.
Ж. Эллюль говорит о технике как о факторе порабощения человека. Втянутый в круговорот жизнетехнической реальности, попавший в плен техники, порабощенный техникой, человек ждет освобождения опять же от техники, хотя и в новом воплощении, но не утратившей своей сущности.
Человечеству нечего ждать от этого преображения техники: «Вплоть до 1970-х годов техника была монолитной силой, ориентированной лишь в одном направлении. Она была действительно системой и имела только одну мыслимую цель – рост во всех направлениях, развертывание мощностей, производства и т. д., хотя некоторые наблюдатели начинали уже ставить под сомнение этот рост. Сегодня автоматизация и информатизация способны мало-помалу сменить ориентацию техники. Сама по себе техническая мутация, информатизация техники, не вызовет никакого изменения в положении пролетариата, неимущих масс, не принесет никакого освобождения человека, если не будет решимости, сознательного выбора, воли, способной использовать технику в этом направлении. Назовем ее политической волей. Беда в том, что политика, какою мы ее видим сегодня, совершенно не в состоянии справиться с техникой и сама ею полностью детерминирована»281.
Техника создает новый мир, новую среду обитания, овладевает творческими возможностями человека. И человек покоряется этому технизированному миру, становится его рабом. Он уже ничего не может изменить, опираясь на знания и опыт прошлого и настоящего: все это сформировано техникой и не может быть направлено против нее.
Освобождение человечества от технического рабства возможно, согласно Эллюлю, лишь при условии революции. Философ даже намечает план кардинальных изменений, среди которых
Эллюль считает, что «прогресс измеряется отныне не возрастанием числа произведенных ценностей, а количеством сэкономленного человеческого времени. Отныне необходимо не рассчитываться за труд заработной платой, а равномерно распределять между всеми членами общества (независимо от того, работают они или нет) ежегодный национальный продукт – богатство, производимое за год автоматизированными и информатизированными заводами»283.
Эти идеи входят в число основных постулатов политико-технической революции, способной освободить человека от власти техники и труда как средства порабощения.
Эллюль уточняет, что освобождение от рабства в техническом мире неизбежно предполагает постановку и попытку решения вопросов о смысле жизни и новой культуре, о такой системе организации, которая не была бы ни принудительной, ни анархической, открывая поле для нового размаха творческих способностей284.
Рассуждения Эллюля созвучны высказываниям американского социолога Уильяма Самнера (1840–1910), представителя социалдарвинизма. Самнер выступал как оппонент социалистов, а Эллюль ратует за социалистические трансформации. Полемизируя с социалистами, Самнер утверждает, что неравенство является естественным условием развития общества и в принципе неискоренимо: «Нужно понять, что мы не имеем других альтернатив, кроме как: свобода, неравенство, выживание сильнейших и несвобода, равенство, выживание самых слабых. Первая ведет к развитию общества, последняя – к его кризису»285.