– С удовольствием. Я пересоздаю работы Джозефа Конрада, автора, жившего в доатомном веке.
– А как вы пересоздаете эти работы, сэр?
– В настоящее время я занят пятым пересозданием «Лорда Джима» – как можно глубже вчитываюсь в оригинал, а затем переписываю книгу так, как сделал бы сам Конрад, живи он сегодня. Это занятие требует величайшего усердия и артистичности. Одна описка может испортить всю работу. Необходимо в совершенстве знать словарь Конрада, темы, характеры, настроения... Все это обязательно идет в дело, однако книга не имеет права быть рабским подражанием. В ней непременно должно присутствовать нечто новое, но сказанное так, как сказал бы Конрад.
– И каковы ваши успехи?
– Критика весьма благосклонна, и мой издатель всячески поддерживает меня.
– Когда вы закончите пятое пересоздание «Лорда Джима», чем вы планируете заняться?
– Сначала устрою себе длительный отпуск. Затем пересоздам одно из менее заметных произведений Конрада, «Малатского плантатора».
– Понимаю... Является ли пересоздание правилом для всех видов искусства?
– Это цель каждого истинного художника независимо от того, какую область он выбрал для своей деятельности. Искусство – жестокая возлюбленная.
– Простите, мистер Опросчик, моих родителей нет дома.
– Вот и хорошо, Уилли. Ты не против, если я задам тебе несколько вопросов?
– Конечно. А что это у вас выпирает под пиджаком, мистер?
– Спрашивать буду я, Уилли, если не возражаешь. Ты любишь школу?
– Так себе.
– Чему же ты учишься?
– Ну, чтение, язык, оценка статуса, потом курсы по искусству, музыке, архитектуре, литературе, балету и театру. Все как обычно.
– Понимаю. Это в открытых классах?
– Естественно.
– Ты ходишь в закрытый класс?
– Конечно. Каждый день.
– Ты не возражаешь, если мы поговорим о нем?
– Я не возражаю. А это оружие выпирает, да? Я знаю, что такое оружие. Пару дней назад большие мальчишки разглядывали во время обеда картинки, и я подсмотрел. Это пистолет?
– Нет, просто мой костюм плохо сидит. Слушай, ты не хотел бы рассказать мне, что вы делаете в закрытом классе?
– Почему бы и нет?
– Ну и что же там происходит?
– А я не помню.
– Уилли...
– Честное слово, мистер Опросчик. Мы все заходим в класс, а затем выходим через два часа. Но это все. Больше я ничего не могу вспомнить. Я говорил с другими ребятами. Они тоже забывают.
– Странно.
– Нет, сэр. Если бы нам надо было помнить, класс не был бы
– Пожалуй. А не помнишь ли ты, как выглядит комната или кто ваш учитель в закрытом классе?
– Нет, сэр, я в самом деле ничего не помню.
– Спасибо, Уилли.
– Да, верно. Я специализируюсь на играх. В прошлом году я изобрел «Триангулируй, а не то...». Не видели? Она была очень популярна.
– Боюсь, что нет.
– Это, знаете ли, интеллектуальная игра. Имитирует потерю ориентации в космосе. Игрокам даются неполные данные для компьютеров и, при удачной игре, добавочная информация. В качестве штрафа – рискованные ситуации в космосе. Куча сияющих огней и прочая мишура. Отлично продается.
– Больше вы ничего не изобрели, гражданин Дент?
– В юные годы я придумал улучшенную сеялку-комбайн. Она превосходила по эффективности предыдущие модели в три раза. И, верите ли, я действительно думал, что имею шансы ее продать.
– Продали?
– Конечно, нет. Тогда я не знал, что в патентном бюро открыто только отделение игр.
– Вы огорчились?
– Сперва да. Но потом я понял, что существующие модели достаточно хороши. В изобретении более эффективных или простых устройств нет нужды. Мы довольны своим сегодняшним днем. Кроме того, новые изобретения бесполезны. Уровень рождаемости и смертности на Земле стабилен, и всего хватает. Чтобы выпустить новый аппарат, надо переоборудовать целый завод. Это почти невозможно, так как все заводы автоматические и саморегулирующиеся. Вот почему наложен мораторий на все изобретения, кроме сферы игр.
– И что вы об этом думаете?
– А что тут думать? Так уж получилось.
– Вы не хотели бы изменить этот порядок?
– Может быть, и хотел бы. Но, как изобретатель, я все равно отношусь к нестабильным элементам.