Цивилизация Древней Греции

Существовали и другие формы гадания: по небесным знакам, по ударам молнии, движениям земли или даже просто по капле дождя — такое гадание стало для Дикеополиса из «Ахарнян» предлогом, чтобы добиться прекращения заседания Народного собрания и воспрепятствовать принятию решения, которое ему не нравилось (стихи 170–171). Сны еще с гомеровской эпохи считались состоянием божественного откровения и являлись обычным средством для получения совета от бога во многих святилищах, в частности в святилищах Асклепия. Были гадания по внутренностям жертвенных животных, особенно по печени, в которой видели благоприятные или неблагоприятные знаки: в «Электре» (стих 825 и далее) Еврипида Эгисф узнал о своей скорой смерти, рассматривая печень быка, принесенного им в жертву, и, действительно, Орест, находившийся рядом с ним инкогнито, воспользовался замешательством Эгисфа и убил его. Огонь над алтарем также давал предзнаменования: прорицатели Олимпии вопрошали пламя большого алтаря Зевса. Жертвенное гадание, как мы уже видели, играло важную роль для ведения войны. Божественная воля, по мнению греков, проявлялась также и другими способами, наивность и простота которых удивляет: случайно услышанное слово или даже чихание трактовалось в зависимости от ситуации. В XVII песни «Одиссеи» именно чихание Телемаха побудило Пенелопу начать поиски нищего в лохмотьях, под видом которого скрыывался Одиссей. Когда в «Анабасисе» (III, 2, 9) греческие наемники, оставшись без своего командира, предательски убитого персом Тиссаферном, практически теряют боевой дух, Ксенофонт, которого они избрали стратегом, стремится ободрить их словами. «В то время как он говорил, кто-то чихнул. Услышав это, все солдаты в одном порыве прославили бога, и Ксенофонт сказал: “Воины, в то время как мы говорили о спасении, появилось знамение Зевса Спасителя, и потому я предлагаю дать обет в принесении благодарственной жертвы этому богу, когда мы впервые вступим на дружественную землю; в то же время мы обещаем принести жертвы и другим богам по мере наших возможностей”»[27].

Помимо этих материальных и случайных предзнаменований, существовали предсказания в вербальной форме: они исходили от людей, получивших от бога дар пророчества, «тех людей, — говорит Платон, — которые в результате вдохновенного гадания своими предсказаниями направляют нас по дорогам будущего» («Федр» 244 Ь). Таких женщин называли сивиллами: Павсаний посвящает им целую главу (X, 12), которой руководствовался Микеланджело, когда изображал на потолке Сикстинской капеллы Дельфийскую, Эритрейскую и Кумскую сивилл. Прорицателей мужского пола называли бакисами. Их предсказания распространялись в стихотворной форме, а комментаторы, или экзегеты, притягивали их к конкретной ситуации, как это делали потом с предсказаниями Нострадамуса. Среди этих сборников есть знаменитые Сивиллины книги, которые Тарквиний Гордый купил у сивиллы из Кум и которые сгорели во время пожара на Капитолии в 83 году до н. э. Разумеется, среди них были и подделки: при Писистратидах некто Ономакрит был изгнан из Афин за то, что включил собственные предсказания в те, что издавались под именем афинянина Мусея. Профессиональные предсказатели не всегда пользовались хорошим приемом у населения: Аристофан неоднократно высмеивал прорицателей, или хресмологов. Однако многие из них играли важную роль в политической жизни Афин: Лампон, коллега и друг Перикла, выступивший в качестве автора поправки к декрету о первом урожае Элевсина; Диопейт, обвинивший философа Анаксагора в святотатстве; Эвтифрон, беседовавший с Сократом над определением богобоязненности в диалоге Платона, носящем его имя.

Предзнаменования и сборники предсказаний не могли удовлетворить всех потребностей. В затруднительном положении отдельный человек или даже целый полис обращались в святилище, где действовал оракул, и задавали ему вопрос, который их беспокоил. Таких оракулов, пророчествующих «по заказу», было много в греческом мире, и вплоть до римской эпохи появлялись все новые. Но далеко не все имели одинаковую репутацию. Большинство из них ограничивались рамками местного значения, как, например, оракул в святилище Деметры в Патрах, в Ахайе: «Здесь имеется, — говорит Павсаний, — очень правдивый оракул. К нему обращаются не по всем вопросам, а только по вопросам здоровья. На кончик веревки вешают зеркало и опускают в источник, стараясь не погружать его глубоко, а так, чтобы вода лишь касалась его ободка. Затем, помолившись богине и совершив воскурение фимиамом, смотрят в зеркало, которое показывает больного живым или мертвым». Другие оракулы пользовались большей славой: оракул Амфиарая на границе Аттики и Беотии, Трофония в Лебадее, в Беотии, или Аполлона в святилище Бранхидов, или Дидимейоне, около Милета, в Ионии. По словам Геродота, именно к этим трем оракулам, помимо Дельфийского и Додонского, обращался Крез — знаменитый лидийский царь, который хотел испытать их правдивость: и лишь Амфиарайский и Дельфийский оракулы дали ему приемлемый ответ.