Без сомнения, было бы ошибкой пытаться определить основную тенденцию, которую прогресс наших знаний может оспорить. Скажем только, что аристократические режимы сохраняли право доступа представителям знатных семей в различные советы и давали преимущество пожизненного назначения: таким был совет Ареопаг в Афинах до реформы Солона. Роль народного собрания тогда сводилась к более или менее стихийному одобрению решений, принятых членами совета. Впрочем, были предусмотрены меры ограничения числа полноценных граждан: например, в Фивах, возможности быть избранным лишался любой гражданин, торговавший на агоре менее десяти лет, то есть практически все мелкие сельские собственники. Олигархические режимы отличались лишь методом, применявшимся для избрания меньшинства, которое внутри гражданского коллектива брало в свои руки бразды правления: здесь учитывалось не столько социальное происхождение, сколько богатство, которое признавало законным некое обновление элит. Для доступа в совет и в магистратуры и даже для того, чтобы разрешить участие в собрании устанавливался ценз. В зависимости от остроты социальной проблемы олигархия принимала свирепый либо умеренный характер и меры, ограничивающие число привилегированных граждан, были более или менее суровы. Аристотель перечисляет хитрости, предназначенные для того, чтобы отвлечь интерес народа от общественных дел: надо отдать должное находчивости политических мыслителей, которые придумали эту форму псевдодемократии, фактически являющейся олигархией.
Истинная демократия могла иметь и в самом деле обычно имела органы, достаточно похожие на институты аристократических или олигархических режимов, но эти институты здесь функционировали в совершенно ином духе. Экклесия регулярно собиралась, и все граждане имели возможность там присутствовать и располагали полной свободой в произнесении речей; она строго контролировала деятельность магистратов и совета; она решала все важные дела постановлениями, голосуя поднятыми руками после публичного обсуждения; следовательно, она осуществляла прямое правление, руководимая мнениями ораторов, которые направляли ее политику. Именно на эту единую систему распространяется замечание Фенелона: «У греков все зависело от народа, а народ зависел от слова». В афинском государстве, как мы хорошо знаем, в классический период собрания экклесии проходили четыре раза в пританию. Пританией называли промежуток времени в 35 или 36 дней, в течение которого пятьдесят булевтов (или членов совета) от каждого племени составляли постоянную комиссию (на дежурстве) при буле и носили звание пританов: если племен было десять, установленный законом год делился на десять пританий. Таким образом, экклесию созывали регулярно все 9 или 10 дней, не исключая праздников или тяжелых дней, которые могли нарушать этот ритм. Такое частое повторение объясняет и решающее участие собрания в управлении делами, и незначительное соотношение граждан, которые могли освободиться, чтобы присутствовать на столь многочисленных заседаниях. Не существовало необходимого кворума, кроме исключительных случаев, как для процедуры остракизма: в этом случае нужно было 6 000 поданных голосов (от примерно 40 000 граждан). Но присутствующих обычно было не так много. Таким образом, мы еще раз видим, насколько обманчивой была древняя «демократия»: несмотря на уловки, такие как misthos ecclesiasticos, жетон для получения вознаграждения за присутствие на заседании, который учредили в IV веке, чтобы привлечь граждан к участию в собрании, возмещая расходы за потраченное не на работу время, несмотря на вмешательство полицейской стражи (скифских стрелков), которая подгоняла прохожих в направлении Пникса, и несмотря на то, что теоретически гражданин мог прекрасно заниматься управлением государства, оно, тем не менее, было отдано на усмотрение меньшинства праздных горожан, которых привлекали заботы об общественной пользе, авторитет оратора или соблазн денежного вознаграждения.
Каким бы мало представительным оно ни было в действительности, это меньшинство, тем не менее, ревностно относилось к преимуществам, которые демократическое устройство предоставляло народу; именно в народе была заключена верховная власть и правосудие. Вот почему его воля должна была осуществить одно и распределить другое.