Цивилизация

Или вспомним короля Этельстана – не до конца понятную и не самую героическую личность в английской истории: его коллекции, весьма подробно описанной, позавидовал бы сам мистер Пирпонт Морган, известный любитель золота, – просто побагровел бы от зависти! Разумеется, многие изумительные по красоте изделия служили реликвариями, вместилищами святых мощей: столь высокое предназначение позволяло художнику применять самые дорогие материалы и самую сложную технику, не опасаясь упреков в гордыне. Представление о том, что искусство способно одухотворить материальную субстанцию, принадлежит более позднему этапу развития средневековой мысли. Но сам принцип использовать произведения искусства для хранения христианских святынь выражает, пусть не впрямую, ту же идею. Все это ослепительное великолепие, сверканье злата и камений[17], используется уже не для символического прославления свирепой воинской доблести, но во славу Господню.

Распятие из Псалтири Рамзи. Ок. 980

В X веке сложился тот характер христианского искусства, который сохранится до конца Средневековья. Для меня одним из самых глубоко трогающих душу произведений, дошедших до нас из седой старины, является так называемый крест Лотаря в сокровищнице Ахенского собора. Его лицевая сторона – это впечатляющее утверждение имперского статуса. В центре, в окружении крупных драгоценных камней на узорчатом золотом фоне, камея с профилем императора Августа – символом высшей светской власти в ее наиболее цивилизованном проявлении. Оборотная сторона представляет собой гладкую серебряную поверхность с гравированным изображением распятого Христа. Простой контурный рисунок настолько прекрасен, что по сравнению с ним богатая лицевая сторона креста кажется суетно-помпезной. В этом образе весь личный и творческий опыт большого художника сведен к самой сути: это то, чего добивался Матисс в своей капелле в Вансе, только в еще более концентрированной форме. И разумеется, это создание человека верующего.

Мы привыкли к тому, что Распятие – главный символ христианства, и нам трудно осознать, что в таком качестве этот образ утвердился в христианском искусстве далеко не сразу. На ранних этапах он практически не встречался, древнейший известный пример – панно на резных дверях базилики Санта-Сабина в Риме, помещенное где-то в углу и почти незаметное для зрителя. Объясняется все просто: в период становления Церковь остро нуждалась в притоке вновь обращенных, а с этой точки зрения Распятие – сюжет не слишком привлекательный. Вот почему в раннехристианском искусстве упор делается на чудесах, исцелениях и разных обнадеживающих догматах вероучения, таких как Воскресение и Вознесение. Распятие на дверях Санта-Сабины не только малозаметно, но и маловыразительно. Немногие сохранившиеся образы Распятия времен раннего христианства даже не пытаются воздействовать на эмоции зрителя. Только в X веке, этой пренебрежительно отринутой нами главе европейской истории, Распятие превратилось в экспрессивный, взывающий к состраданию символ веры. Начиная с большого креста, изготовленного по указанию кёльнского архиепископа Геро, фигура распятого Спасителя обрела всем знакомые иконографические черты: широко раскинутые руки, поникшая голова, характерный изгиб тела.

В X веке люди не только прониклись сочувствием к физическим крестным мукам Христа – они уже были способны претворить сочувствие в ритуал. В оттоновской книжной миниатюре и резной кости впервые в западно-христианском искусстве раскрывается символическое значение литургии. В Евангелии аббатисы Уты мы наблюдаем поистине ориентальную роскошь декора, которая, по мнению иллюминатора и заказчика, пристала церковному ритуалу. Примечательна также теологическая содержательность изобилующих деталями миниатюр «кодекса Уты». Такой подход к оформлению возможен только в условиях уверенной в своей силе, победоносной Церкви. На резной пластине того же времени, служившей крышкой книжного оклада, мы видим торжественные, колонноподобные фигуры клириков, распевающих псалмы и служащих мессу, – так и хочется назвать их столпами великого нового порядка.