Цивилизаtion

Для начала мне нужно постараться отделить сливки. Подросток проходил десятиминутный тест, в котором я определял его потенциал. Система баллов была простая. Знаешь, сколько тебе лет, проходишь дальше. На глаз сравниваешь кучки из пяти и шести зерен, отвечая, какая из них больше — еще один балл. В куске глины я проделал отверстия, в которые требовалось вставить цилиндр, кубик, треугольник и еще пару форм. Справился за полминуты — отличные мозги. Не понял, что от тебя хотят — возвращайся в кампус.

Подобная методика давала примерно двадцатипроцентный фильтр. Имена тех, кто проходил тест, я записывал в свою глиняную табличку и затем переселял умников в другие шалаши. К концу второго дня я обработал почти всех абитуриентов и уже имел семнадцать или восемнадцать поступивших. Утомленный долгими упражнениями с весьма слабыми интеллектуальными визави, я устало попросил зайти следующего кандидата. Это была девушка. Лет тринадцати.

«Четырнадцать» — показала она на пальцах, когда я спросил ее о возрасте. Довольно легко были пройдены и остальные тесты, порой ставившие в полнейший тупик моих собеседников. Я заинтересовался этим подростком. Девушка из племени команчей была спортивного телосложения, как и большинство дикарей, проводящих время в поисках еды, но не худющая, как многие недоедающие подростки. Правильные черты лица я бы назвал даже симпатичными, особенно по контрасту с виденным здесь за последние пару лет.

Не желая отпускать ее, я предложил еще несколько тестов. Зерна были разложены на столе в определенном порядке, затем я убирал их, предлагая восстановить фигуру. Сначала зерен было три, затем четыре, пять, шесть… Похоже, что я имел дело с доисторическим вундеркиндом.

— Как тебя зовут? — спросил я, приготовившись вписать ее имя в свою таблицу.

— Лиа, — ответила она и подняла на меня глаза.

Луч заходящего солнца прошел через узкую щель моего окна и осветил ее лицо. По моему телу пробежали мурашки. На меня смотрел тот взгляд, который сложно перепутать. С этим ощущением иногда сталкиваешься, находясь за рубежом. Ты встречаешься глазами с человеком и понимаешь, что перед тобой именно русский. И, более того, ты точно знаешь, что про тебя думают точно так же, нисколько не сомневаясь в наличии краснокожей паспортины в твоем кармане. Не знаю, описал ли я этой аллегорией свои чувства в тот момент, но этот взгляд как будто заглянул в мое сознание.

«Я тебя понимаю, — говорили эти глаза, — и гораздо больше чем остальные».

— Лиа, — повторил я, — ты молодец. Тебя проводят в новый дом.

Следующие собеседования я провел как в тумане, не выпуская из головы эту встречу. В результате экзамена я отобрал двадцать человек, включая Тома, которым предстояло пройти обучение многим вещам — элементарным и не очень. Оставшуюся молодежь я определил в подмастерья к своим отцам, если таковые у меня где-то работали, или на те участки, где не помешала бы помощь. Вот так, походя, было изобретено ПТУ.

Новый подход к подросткам требовал новой дисциплины. Помимо основной работы мальчики каждую неделю проходили двухдневную практику, добывая пищу рыбалкой или охотой. Вечерние часы были посвящены спорту. Девочки же факультативно работали со шкурами (для этого пришлось убедить Ыкату разрешить подобную практику), делали веревки, посуду, готовили еду и плели корзины. А раз в месяц, по воскресеньям, все могли видеться со своими семьями на большой ярмарке.

Быт простых подростков стал более упорядочен, а двадцать самых смышленых получали вместо трудовой повинности дозу интеллектуальных инъекций. Я не стал мудрить и, по сути, скопировал начальную школу. Были обязательными русский язык с алфавитом, русский язык с изучением слов, письмо — пока через рисование палочек и кружочков. А также математика и что-то вроде труда с природоведением. Последний урок был подобием внеклассной прогулки с учителем. Мы ходили по различным производствам, где объяснялись основные истины — почему что-то делается именно так, а не иначе. Я объяснял принцип палки — металки, вращения водяного колеса, кипения воды от костра и множество других бытовых вещей. Дети с любопытством внимали.

Не буду скрывать, что я часто обращал внимание на Лиу. У меня появились к ней скорее отеческие чувства, ведь, по сути, я годился ей в папы, а она была еще ребенком. Но это были именно чувства, которые я не испытывал уже очень давно. Частое общение в течение нескольких месяцев, проведенных мной в качестве учителя начальных классов, невольно сблизило нас. И Лиа нередко оставалась после уроков.

Это был тот тип ученика, который всегда хотел знать больше других. Учащимися, как и через много тысяч лет, окончание урока воспринималось с радостью. Лиа же была жуткой «почемучкой». Она задавала вопросы, не желая ограничиваться стандартными объяснениями. Писала, читала, считала и говорила вдвое больше, чем остальные ученики. Пытаясь найти пределы ее логического мышления, я загадывал ей загадки, ребусы с палочками, вроде таких: