Цицерон - гроза тимиуков

— Не бойся, меня уже два раза продавали, и ничего, как видишь, цел и невредим. Один раз меня приобрел какой-то гурман, захотелось ему вареной мимикрятины попробовать. А у них в доме жил такой небольшой, на четырех лапах, ручной зверек. Ну, значит, приносят меня на кухню, повариха нож точит, а зверек этот вертится внизу, тоже, видно, не прочь полакомиться мной. Смотрит на меня четырьмя глазами, пищит и хвостом виляет. Тут я улучил момент, соскочил на пол и прикинулся точно таким же зверьком. Полдня этот обжора с поварихой пытались разобраться, кто из нас настоящий зверек, а кто — фальшивый. Никогда до этого мне не приходилось так правдоподобно кого-то изображать. И что ты думаешь? Я сыграл этого зверька лучше, чем он сам. Я был естественней этого избалованного домашнего животного. И в то же время я был избалованнее, наглее и ласковее. Пришлось им сожрать своего любимца, а я благополучно удрал в сад. Тогда-то я и понял, как важно в мире людоедов уметь перевоплощаться.

— Но я-то не могу прикинуться животным, — напуганный рассказом Фуго, проговорил Алеша.

— Мда. Это точно. Я как-то об этом не подумал. — Фуго понял, что сморозил глупость, ещё больше напугал Алешу, и попытался исправить положение.

— Во-первых, я никогда не допущу, чтобы тебя продали. А во-вторых, насколько я знаю, землян не продают на съедение. Разве что в зоопарк.

После этих слов Алеша не удержался и заплакал, а мимикр, проклиная себя за болтливость, принялся успокаивать его:

— Ты не слушай меня, Алеша. Я несу какую-то чушь. Меня мама в детстве уронила со скалы, и я очень сильно ударился головой о камни. С тех пор и болтаю всякую ерунду.

— Я не хочу в зоопарк, — сквозь слезы тонким голосом проговорил Алеша.

— Во-первых, никто тебя пока в зоопарк не продает, — сказал Фуго. — А во-вторых, лично меня уже продавали в зоопарк, и ничего страшного не произошло. Меня везли туда в механической тележке. Знаешь, такая, которая гудит и воняет дымом? И что ты думаешь, я прикинулся запасным колесом. Приехали мы на место, они открыли дверцу, все обыскали, а я тем временем скатился на землю, тут они меня и видели. Меня же, главное, на землю нельзя выпускать. Я сейчас же бугорком, булыжником, кочкой прикидываюсь. Это моя стихия — найти никак невозможно.

— Но я-то не могу-у-у колесом прикинуться, — ещё сильнее заплакал Алеша.

— Это верно, — вконец расстроившись, проговорил мимикр и на некоторое время замолчал. — В общем, все, что я тебе рассказал — вранье. Я просто хвастал. Привычка у меня такая дурацкая — хвастать. Ты не обращай внимания.

— Не могу не обращать, — глотая слезы, ответил Алеша.

— В конце концов, ты же мужчина. Или когда-нибудь станешь мужчиной, ещё раз попытался Фуго успокоить мальчика.

— Теперь уже не стану, — всхлипывая, сказал Алеша. — Меня какой-нибудь инопланетный гурман съест.

— Вроде умный мальчишка, а такие глупости говоришь, слушать стыдно. Ну, хвастал я. Понимаешь? Хвастал. Обещаю больше этого не делать. Ты просто лежи, а я буду смотреть за дорогой, чтобы знать, как возвращаться. Иначе я не найду пути назад.

Улочки в городе были очень узкими, с высокими глухими заборами, над которыми нависали ветки плодовых деревьев и низкие черепичные крыши. Изредка навстречу процессии проезжала такая же тележка, груженная сеном или овощами. Когда это случалось, солдаты прижимались к самой стене, и все равно тележки цеплялись друг за дружку колесами. Охрана поднимала гвалт, и после долгого разбирательства тележки наконец разъезжались.

— Думаешь, здесь можно что-нибудь запомнить? — во время очередной ссоры солдат с торговцами спросил Фуго. — Едем как по коридору. — В этот момент старший конвойный увидел, как Фуго что-то шепчет мальчику, и с размаху огрел мимикра плеткой.

— Ой! — закричал Фуго и от страшной боли сжался в комок.

— Я же предупреждал! — рявкнул тимиук.

— Бить безоружного, связанного… — едва слышно прохрипел мимикр. Подлый рабовладелец. Шестилапый паразит.

— Беги, Фуго, — стараясь не шевелить губами, прошептал Алеша. Цицерон найдет меня.

— Ну не прямо же сейчас, — жалобно ответил мимикр.

Тележка двинулась дальше, и стук колес о камни позволил Фуго излить Алеше свою душу.

— И за что я страдаю? — всхлипнул мимикр. — Я, один из самых честных мимикров, приехал на эту поганую планету только для того, чтобы отыскать любимую тетушку. А меня все время оскорбляют, заряжают в катапульты и лупят плеткой. Лучше бы я умер маленьким, когда мама уронила меня со скалы. Моя бедная душа сидела бы сейчас на небе, ела ромбодабы с мочеными ягодами и слушала пение небесных птичек. Кстати, — прошептал мимикр, — как выглядит ваш Бог? Он двуногий?

— Не знаю, — ответил Алеша. — Мои родители — атеисты. И я, наверное, тоже.

— А что это такое — атеисты?

— Ну… они не верят, что он есть, — сказал Алеша и почему-то засмущался.

— Совсем? — удивился Фуго.

— Вроде да.

— А к кому вы обращаетесь, когда вам плохо? — позабыв о боли и обиде, с интересом спросил мимикр.

— Друг к другу, — ответил Алеша.

— А когда никого нет рядом? — не отставал Фуго.

— Тогда ни к кому.