Так или иначе, Лабеон распространял слухи, будто солдаты злы на Цицерона, считают его ответственным за задержку в выплате денег, им обещанных. Лабеон, по-видимому, не сам это выдумал. Он выполнял поручение людей, заинтересованных в ссоре Цицерона с Октавианом; они-то и повторяли всюду злосчастную фразу Цицерона. Цицерон ни разу не опроверг слухи, не отказался от своих слов. Какой смысл он в них вкладывал? В каких обстоятельствах произнес? Было ли то всерьез высказанное признание циничного политика? Скорее всего нет. Естественнее представить себе, что Цицерон отвечал какому-нибудь помпеянцу, но одобрявшему похвал, которые вождь республиканской партии расточал преемнику тирана. Ответ вырвался необдуманно, оратор не учел резонанса, который он вызовет, и последствий, которые повлечет. В сущности, то, на что намекал Цицерон, устроило бы и цезарианцев и помпеянцез. О причинах, по которым это устраивало первых, мы уже говорили. Что до вторых, они по-прежнему видели в Цицероне зачинщика Мартовских ид, а потому союз с Октавианом представлялся им противоестественным. Чудом казалось уже и то, что союз этот вообще существовал, что па протяжении нескольких месяцев юный Цезарь вел по поручению сената войну против людей, которые должны были бы считаться его друзьями. Один только политический гений Цицерона мог совершить подобное чудо, но теперь в результате борьбы клик и закулисных маневров в сенате союз оказался под угрозой.
Когда встал вопрос об избрании новых консулов, против Цицерона выступили все. Можно, конечно, сказать, что это нетрудно было предвидеть, что Цицерон совершил политическую бестактность, пытаясь с помощью Октавиана спасти республику, или, точнее, покончить с Антонием и рассчитывая затем создать новый политический строй, в новой форме воспроизводящий старый. Между тем другого выхода не было. Цицерон делал ставку на молодого Октавиана в надежде, что он окажется «добрым гражданином». Но пропасть, разделявшая цезарианцев и помпеянцев, была слишком глубока, переустройство римского государства неизбежно, и Цицерон одной своей волей не мог остановить неудержимый ход событий. Установление монархии можно было отодвинуть во времени, его нельзя было избежать. Лепид перешел на сторону Антония 29 мая; восемью днями раньше он отправил Цицерону письмо, в котором уверял его в своей преданности. 30 мая он официально донес, что его солдаты отказываются сражаться против легионов Антония и вынуждают его вступить с Антонием в союз. Планк присутствовал при братании армий и описал то, что видел, в письме Цицерону от 6 июня из Куларона. Он просил подкреплений. С той же просьбой обратился к сенату Децим Брут. Еще несколько месяцев Планк и Поллион сохраняли верность республике. Они изменили в сентябре, когда Октавиан официально заключил союз с Антонием.
На протяжении лета шли переговоры между различными политическими группировками. Цицерон понимал, какое складывалось положение. Он обратился к Бруту, считая, что роль его в дальнейшем течении событий может стать решающей: Брут располагал войском на Востоке, а кроме того, мог в случае необходимости в любой момент вторгнуться в Италию. В середине июля Цицерон пишет Бруту о своих тревогах: внутренняя угроза нарастает, гибель Пансы серьезно ослабила силы, противостоящие» Антонию; юному Цезарю внушают, чтобы он решительно требовал присвоения себе консульского звания. Децим Брут не сумел воспользоваться плодами победы. Лепид колеблется, и у Антония есть время, чтобы перетянуть бывшего начальника Цезаревой конницы на свою сторону. Брут должен как можно скорей вмешаться в ход событий, и Кассию следует сделать то же: только они двое готовы до конца бороться за свободу, «сообразуясь более с собственным мужеством и величием души, чем с реальными обстоятельствами».
Давление на Октавиана оказывают «злоумышленные письма», как скорее выразительно, нежели внятно, пишет Цицерон. Вероятно, письма шлют цезарианцы, друзья Антония; они надеются, что будущий неслыханно молодой консул положит конец преследованию Антония и изменит политику государства. Цицерон уверен в том, что письма эти влияют на Октавиана, он прямо пишет, что юный Цезарь пока следует его советам, но вряд ли долго еще будет его слушать.