Цицерон

Нет, морем ехать нельзя. Это ясно. Значит, надо ехать сушей через юг Италии. Но там только что отшумело восстание Спартака. Весь юг кишел беглыми разбойниками. Пробираться через этот край было опасно. Но была опасность и другого рода. Сицилийцы рассказали Цицерону, что Веррес грубо оскорбил одного старого римлянина, жившего в Сицилии, некого Лоллия. У него был сын, молодой, энергичный человек. Узнав об этом, он вспыхнул от гнева и поклялся, что привлечет наместника к суду. Но он не добрался до Рима. Его зарезали по дороге. Убийство свалили на беглых рабов, но сицилийцы не сомневались, что это дело рук их бывшего наместника (II, 3, 59–63). Они заклинали оратора быть осторожным — если уж убили Лоллия, то с каким же рвением будут охотиться за обвинителем, в чьих руках такие страшные улики против Верреса! И, даже если он и избегнет смерти, разве трудно задержать его, затеять драку, оглушить, ранить, словом, надолго вывести из строя. Ведь этого будет довольно. Стоит ему опоздать хоть на день, и Веррес спасен. Нет, сушей ехать тоже нельзя. Но как же быть? Не по воздуху же мчаться в Рим? И Цицерон нашел выход.

Он прибыл в Мессану и сел на корабль, отправляющийся в Регий. Сойдя на берег, он продолжал путь по суше. Он был уверен, что шпионы Верреса, следившие за каждым его шагом, немедленно донесут своему патрону, что Цицерон едет сушей. И тогда на пути его ждет засада. Доехав до Ви-бона, Цицерон вдруг резко изменил маршрут и устремился в гавань. Там он нанял маленькое неприметное рыбачье судно и велел править к Велии. Я, говорил он впоследствии Верресу, пробирался «на крошечном суденышке… между беглыми рабами, морскими разбойниками и твоими убийцами». Да, я подвергался смертельной опасности. Но я думал только об одном — только бы дело не сняли с очереди (II, 2, 99). Наконец вдали показался берег. Его маленькая лодочка, лавируя в море, причалила в порту Велии. И вот Цицерон, живой и невредимый, возбужденный и счастливый, вступил в Рим. 4 мая ровно в назначенное время он явился к претору. Цицерон полагал, что теперь-то победа в его руках. Увы! В столице его ждал страшный удар. Я понял, говорит он, что все опасности, которым я подвергался на суше и на море, пробираясь между убийцами, меркли перед тем, что ждало меня в Риме (I, 3).

Если читатель помнит, Цицерон получил свой мандат 10 января и попросил на предварительное следствие 110 дней. Так вот, на другой же день, 11 января, к претору пришел какой-то человек и заявил, что хочет возбудить дело против наместника Ахайи и ему нужно на следствие 108 дней. Таким образом, слушание его дела началось 3 мая, то есть на день раньше, чем должно было открыться дело Верреса. Поэтому, когда Цицерон вернулся, оказалось, что суд занят другим процессом, причем по всему было видно, что процесс этот затянется на много месяцев. То был первый страшный удар для Цицерона. Он, разумеется, сразу понял, что человек этот был агентом Верреса. Все было шито белыми нитками. В то время как Цицерон носился по Сицилии, обвинитель ахайского наместника спокойно сидел в римских пивных. «Наш ахайский следователь не доехал даже до Брундизия[48]» (I, 6).

Пока Цицерон в бессильном отчаянии следил за бессмысленным процессом, Веррес приступил ко второй операции. Он занялся подкупом судей. Операция прошла блестяще. Но… тут, в свою очередь, Верреса ждала неожиданность. Он и не подозревал, что обвинитель наблюдает за каждым его шагом. А так как его невероятная наглость уравновешивалась тоже из ряда вон выходящей глупостью, он абсолютно не умел держать язык за зубами. Набредя на какую-нибудь блестящую идею, он с торжеством рассказывал о ней всем друзьям и знакомым. И когда Цицерону как обвинителю предоставили право отвода судей, он отвел всех тех, кого купил Веррес. Верреса это страшно поразило. Он помрачнел как туча (I, 5; 16–17).

Впрочем, Цицерону тоже не приходилось радоваться. Его все более и более окутывал мрак. Злополучный процесс ахайского наместника все тянулся и тянулся, и конца ему не было видно. Прошел май, прошел июнь, настал июль. И тут последовал новый удар. В июле проходили выборы магистратов. Первый тур — избрание консулов; второй тур — преторов; третий — младших магистратов. Все в доме Верреса пришло в движение. Туда и сюда сновали какие-то люди, с вечера до рассвета в комнатах горел свет, шли жаркие совещания, из дома выносили огромные корзины, доверху наполненные золотом (I, 22–23).