Цицерон

Брут совсем не походил на беспутных молодых друзей Цицерона, вроде Целия и Куриона. То был вдумчивый, строгий юноша, серьезный, важный и степенный. На челе его написана была непреклонная добродетель, так что многих даже охватывал невольный трепет в его присутствии. Подчас он бывал резковат. Он любил говорить людям в глаза горькую неприкрытую правду. Вскоре его добродетели стали предметом всеобщего восхищенного внимания. Начали говорить, что это второй Катон. А между тем трудно найти более непохожих людей. Катон — чудак, колючий, стремительный, неуравновешенный, пылкий, весь словно из легкого пламени. Брут — разумный, упорядоченный, размеренный, весь на земле. Катон мог прийти на выборы полуголым с мячом в руке, мог явиться на Форум пьяным, мог один ринуться навстречу целой армии. Невозможно себе представить Брута, совершающего подобные безумства. В сердце Катона был сноп огня, сердце Брута было холодным и уравновешенным. Это очень ярко видно в их ораторских выступлениях. Катон говорил так, что заставлял вопить камни. Он умел держать людей в напряжении по шесть часов, из уст его выходило пламя. А Брут и на трибуне был холоден и риторичен.

Герой наш познакомился с Брутом, когда управлял Киликией. Знакомство это вышло странным, весьма странным.

Читатель помнит, быть может, что Цицерон обнаружил, что его предшественник Аппий Клавдий был бесстыдный вор и вымогатель, который разорил и истерзал несчастную провинцию. Цицерон стал как мог залечивать ее кровоточащие раны. В это время он получил письмо от Аттика. Тот усердно рекомендовал ему Брута, благородного и честного молодого человека. Ему нужно было помочь в каком-то финансовом деле. Цицерон, конечно, тут же обещал помочь этому достойному юноше. «Брут, — говорит он, — дал мне целую записную книжечку поручений» (Att., VI, 1, 3). Но когда оратор вник в дело, изумлению его не было конца. Был некий Скапций, делец и живодер, наводивший ужас на всю Малую Азию. Он ссудил деньги общине саламинцев на Кипре под совершенно чудовищные проценты, запрещенные законом. Несчастный город не смог выплатить денег. Но Скапций не потерялся. Он взял у Аппия отряд конницы, доблестно ворвался в город и осадил здание совета. Осада продолжалась так долго, что несколько человек умерло с голоду. Тут приехал Цицерон, снял осаду и освободил узников. И вдруг он узнал, что Скапций — всего лишь подставное лицо, за которым скрывается сам Брут. Оказывается, этот достойный юноша ссудил деньги царю Армении и общине саламинцев на Кипре. Но дело было такое грязное, что ему пришлось выступить под маской Скапция. И теперь Брут хотел получить назад свои деньги.

«Я ужаснулся», — пишет Цицерон (Att., V\ 21). Особенно поразило его, что такими грязными делами занимается племянник Катона. Несмотря на всю свою уступчивость, Цицерон наотрез отказался помочь Бруту. «Пусть сердится на меня кто хочет, мне все равно. Как говорится, справедливость и правда на моей стороне» (Att., VI, 1, 8). Когда же Брут и Атгик продолжали настаивать, говоря, что Брут теряет деньги, он сухо отвечал: «Если Брут не одобряет моего поведения, не знаю, за что его можно любить. Его дядя, конечно, меня поймет» (Att., V., 21, 13).

История эта приводила в недоумение многих ученых. Поведение Цицерона совершенно ясно и соответствует всему, что мы о нем знаем. Но Брут, Брут?.. Брут, которого все представляли бессребреником! Который у Шекспира гордо говорит:

Я не могу добыть бесчестьем денег;
Скорее стану я чеканить сердце,
Лить в драхмы кровь свою, чем вымогать
Гроши из рук мозолистых крестьян.