Цицерон

Цицерон все продолжал жить в тихом своем убежище. Но вскоре выяснилось, что римские вожди не желают оставлять его в покое. Цезарь руководил огромным театром войны, он был страшно занят, от него требовалось напряжение всех сил, и все-таки он ни на минуту не забывал о Цицероне. Он, видимо, задался целью любыми путями переманить к себе оратора. Действовал он, как всегда, очень продуманно и тонко. Прежде всего его клевреты — Бальб, Долабелла, Антоний, Гирций, Целий, Требатий (а среди них было много приятелей Цицерона) — буквально бомбардировали его письмами, уговаривая присоединиться к Цезарю. Каждый на свой лад заклинал, умолял, убеждал, требовал. То они говорили, что их вождь уже склоняется к миру, но только Цицерон сможет его окончательно в этом утвердить. То писали, что Цезарь, напротив, очень жесток и опять-таки только Цицерон сможет удержать его от кровопролития и спасти Италию (например, Att, VII, 21, 3; VIII, 15а), Но вся эта лавина писем в глазах Цицерона отступила на задний план, когда он получил послание от самого Цезаря. «Он шлет мне вкрадчивые письма», — говорит оратор Атгику (Att, VIII, 3, 11). Одно из этих «вкрадчивых» писем до нас дошло. И это действительно какой-то шедевр, вершина ума и лести. Цезарь описывает оратору свой образ действий. Он решил прощать всех своих врагов. Если угодно, пусть едут к Помпею, ему все равно. «Для меня нет ничего ненавистнее жестокости». И единственная награда, которую он ждет, более того, жаждет, это похвала Цицерона. «Я радуюсь словно триумфу, что ты одобряешь мои поступки… Мне хотелось бы, чтобы ты был поближе к Риму, тогда я мог бы воспользоваться твоими советами и твоей поддержкой» (Att., IX, 16).

Это действительно умно. Цезарь соблазняет оратора не золотом, не почестями, как своих любимцев. Нет. Он хочет покорить его тем, что сам Цицерон ценил более всего на свете — гуманностью! И потом, какие блестящие возможности представлялись Цицерону. Руководить тираном — ведь сам Цезарь недвусмысленно просил об этом — защищать невинных, стараться обратить его мысли к добру, спасти страну от новых проскрипций — разве все это не более достойная задача, чем быть простым солдатом Помпея? И что может копье в его слабой руке? Его оружие — ум и язык. Да, это была поистине великолепная приманка. И тем более странно, что Цицерон ее сразу же с порога отверг. Ответ его удивительно благороден и прост. Цезарь спрашивает его совета? Совет этот таков — простить Помпея и помпеянцев и примириться с ними. Более того, Цицерон начисто отверг должность «серого кардинала», которую предлагал ему Цезарь. Вместо того он решил выговорить себе только одно условие — разрешение жить в деревне, никогда не переступать границ Рима и не заседать в сенате.

Цезарь не ограничился письмами. Он всегда пользовался славой обаятельнейшего человека и теперь задумал лично явиться к Цицерону, уверенный, что старый оратор не устоит против его чар. И вот весной он прибыл в его сельский дом в Формиях. Цезарь был сама любезность, сама ласка. Но как ни странно, он достиг своим визитом прямо противоположных результатов. Дело вот в чем.

Лагерь Цезаря представлял какую-то странную, даже несколько жуткую картину. Как некогда Катилина, Цезарь сделал ставку на так называемых «пропащих» людей — неоплатных должников, преступников и прочий сброд. «Он был единственной опорой для подсудимых, для задолжавших и промотавшихся юнцов»; тем же из них, кто «настолько погряз в преступлении и распутстве, что даже он не мог им помочь… он прямо говорил, что спасти их может только гражданская война» (Suet. Iul., 21, 2). Целий, перешедший на сторону Цезаря, говорил Цицерону, что его патрон имеет обыкновение добиваться дружбы негодяев какой угодно ценой (Fam., VIII, 4). Сам же Цицерон впоследствии писал: «Было у Цезаря вообще такое обыкновение: если он видел, что какой-то человек совершенно погряз в долгах и нужде и если при этом он был дерзким негодяем, он делал его своим другом» (Phil., II, 78). Вот почему еще в самом начале гражданской войны Цицерон писал Атгику, что считает Цезаря страшной силой. «Мы имеем дело с человеком необыкновенно дерзким и вполне подготовленным; с ним все, кто осужден или обесчещен, и все, кто достоин осуждения или бесчестья, кроме того… пропащие люди… и все, кто задавлен долгами, а их больше, чем я думал» (Att., VII, 3, 5).