Ограниченность человеческого знания, из-за которой остаются без объяснения многие чудесные и загадочные вещи, тем не менее не освобождает нас от попыток понять воплощенные в догме откровения духа, ибо в противном случае возникает опасность того, что скрытые сокровища высшего знания испарятся и станут бескровным фантомом, легкой добычей для всех мелких рационалистов. По моему мнению, большим шагом вперед было бы хотя бы понимание того, насколько глубоко истина догмы укоренилась в человеческой психе, которая не является делом рук человеческих. (2, 359)
Познание, как и размножение, предполагает наличие противоположностей: здесь – там, верх – низ, до – после. (6, 304)
Человек воображает, что он обладает неоспоримой истиной касательно непознанного, и по этой причине любое истинное его познание становится невозможным. (2, 357)
Сколько данных о душе проецировано на незнакомое, которое появляется извне, известно всякому знатоку древнего естествознания и натурфилософии. Этого на самом деле так много, что мы в принципе никогда не в состоянии узнать, как вообще устроен мир сам по себе, ибо мы вынуждены трансформировать физическое событие в психический процесс, если вообще намерены говорить о познании. Однако кто гарантирует, что при такой перестановке получится какой-нибудь достаточно «объективный» образ мира? Вполне могло бы оказаться, что физическое событие является также и психическим. От такой констатации нас, кажется, отделяет большая дистанция. Пока что волей-неволей следует довольствоваться предположением, будто душа поставляет те образы и формы, которые вообще делают возможным познание объектов. (5, 103)
Самопознание – это не изолированный процесс; оно возможно только в том случае, если одновременно с ним мы признаем реальность окружающего нас мира. Никто не может познать себя и отличить себя от ближнего своего, если у него сложилось о нем превратное впечатление, точно так же как никто не может понять своего ближнего, если между ними нет никаких отношений. Одно является условием другого, и два процесса идут параллельно. (2, 555)
Мания есть одержимость бессознательным содержанием, которое как таковое не ассимилируется сознанием. И поскольку сознание отрицает существование такого содержания, оно и не в состоянии их ассимилировать. Выражаясь языком религии, утратив страх Божий, полагают, будто все предоставлено на усмотрение человека. Эта гордыня, т. е. узость сознания, всегда прямиком ведет в сумасшедший дом. (14, 192)
В то время как мы думаем в масштабе лет, бессознательное думает и живет в масштабе тысячелетий. Если же происходит нечто, что мы величаем неслыханно новым, то по большей части это оказывается давнишней историей. Мы, словно дети, всегда забываем, что было вчера. Мы все еще живем в удивительно новом мире, в котором человек мнит себя поразительно новым и «современным». Подобное состояние есть недвусмысленное свидетельство юности человеческого сознания, которое еще не понимает своей предуготовленности. (5, 441)