Сегодня, к примеру, мы говорим о «материи», мы описываем ее физические свойства. Мы проводим лабораторные эксперименты, чтобы продемонстрировать некоторые из этих свойств. Но слово «материя» остается сухим, внечеловеческим, чисто интеллектуальным понятием без какого-либо психического содержания. Насколько разительно отличается прежний образ материи – Великой Матери, – который мог вместить в себя и выразить глубокий эмоциональный смысл Матери-Земли. То же самое и с духом, который теперь отождествляется с интеллектом и перестает быть Отцом всего. Он генерировал до ограниченных эго-намерений человека, а колоссальная эмоциональная энергия, выраженная в образе «нашего Отца», ушла в песок интеллектуальной пустыни. (26, 107)
Наш интеллект создал новый мир, господствующий в природе, и населил его чудовищными машинами, эти машины, без сомнения, оказались полезными, и настолько, что мы не видим возможности избавиться от них и своего раболепия перед ними. Человек вынужден следовать рискованным наущениям своего научного и изобретательского разума и восхищаться собой за свои великолепные достижения. В то же время его гений демонстрирует опасную тенденцию к изобретению вещей, которые становятся все более и более угрожающими, так как представляют все лучшие способы коллективного самоубийства. (26, 114)
Бесспорно, интеллект полезен в своей области, но вне ее он превращается в подобие шарлатана-фокусника, особенно когда пытается манипулировать ценностями. (1, 45)
Наш интеллект неслыханно обогатился вместе с разрушением нашего духовного дома. (4, 107)
Пусть никто не делает вида, будто он понимает мир из одного интеллекта: это понимание осуществляется настолько же и при помощи чувства. Поэтому суждение интеллекта составляет в лучшем случае лишь половину истины и должно, если только оно честно, дойти до признания своей неудовлетворительности. (18, 594)
Природа не настолько расточительна в своих дарах, чтобы наделять одновременно и высоким интеллектом, и дарами сердца. Где есть одно, обычно отсутствует другое, а совершенствование одной способности происходит за счет другой. Особенно болезненным является поэтому расхождение интеллекта и чувства, они плохо переносят друг друга, о чем говорит нам опыт. (3, 157)
Интеллектуальная формулировка становится важной только тогда, когда грозит исчезнуть память о первоначальном ощущении или когда его иррациональность представляется сознанию непостижимой. Формулировка имеет только вспомогательное, а не основное значение. (2, 560)
Я понимаю потребность в удобстве, глубоко заложенную в человеке, но я не понимаю, почему истина должна склоняться перед этой потребностью. Я понимаю также, что эстетически было бы гораздо удовлетворительнее, если бы можно было, минуя парадоксальность взаимно противоречащих объяснений, свести психический процесс к какой-нибудь, возможно, более простой инстинктивной основе и успокоиться на этом, или же приписать психическому процессу какую-нибудь метафизическую цель спасения и успокоиться на этой надежде. Но, что бы мы ни стремились исследовать с помощью нашего интеллекта, все приведет в конце концов к парадоксальности и относительности, если только это исследование будет честным трудом, а не
Наша «цивилизация», однако, оказалась весьма сомнительной затеей, явно отклонившейся от возвышенных идеалов христианства; вследствие этого проекции в значительной мере отделились от божественных фигур и по необходимости разместились в сфере человеческого. Это и понятно; ибо «просвеченный» интеллект не в состоянии вообразить себе что-либо большее, чем человек, – кроме разве что фальшивых богов с тоталитарными претензиями, именующих себя «Государство» либо «Фюрер». (21, 175)