Циолковский

Такая бунтарская черта наверняка досталась нашему герою по наследству от выдающихся предков, среди которых самой заметной фигурой был Северин Наливайко, поднявший в конце XVI века казацко-крестьянское восстание на Украине против польских магнатов и после его разгрома подвергнутый в 1597 году в Варшаве мучительной казни, похожей на ту, что описал Гоголь в «Тарасе Бульбе». Наливайко, как и полагалось сечевику, был православным, но всю уцелевшую родню после смерти казацкого бунтаря насильственно перевели в католичество. Фамилия же Циолковский появилась у потомков запорожских казаков по названию местечек Великое и Малое Циолково близ Варшавы, владельцами которых до 1777 года были предки К. Э. Циолковского[1] (впрочем, последний из них переселился оттуда на Житомирщину, входившую в Киевское воеводство, ещё до рождения его деда).

Наливайко — знаковая фигура и в русской, и в польской, и в украинской истории, он стал символом непокорности и свободолюбия. Впоследствии декабрист Кондратий Рылеев посвятил ему одну из своих лучших поэм «Смерть Наливайко», хрестоматийные стихи из которой повторял не один приверженец свободомыслия:

Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа, —
Судьба меня уж обрекла,
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?

Можно предположить с уверенностью почти на 100 %, что Циолковский (который в подлиннике знал оды Горация и наизусть читал целые сцены из грибоедовского «Горя от ума») был знаком и с этими стихами. Во всяком случае он мог подписаться под любой из процитированных строк, а последние две сделать собственным девизом. В самом деле: бывает ли свобода без жертв? Но «какое удовольствие чувствуешь от свободы», говорил Циолковский. Между двумя русскими революциями, в апреле 1917 года, он запишет: «Свободу человек должен взять, если может». А за год до смерти сформулирует, во многом опираясь на собственный опыт, главные черты свободы, без которых она ничто: это — свобода образования, свобода передвижения, свобода обмена (то есть торговли), свобода единобрачия, свобода общества ограничивать (в случаях аномального отклонения от норм), свобода управляться избранным лицом и правительством.

Действительно, свобода — первое и непременное условие всякого творчества — научного, литературного, художественного. Впрочем, её ухитрялись толковать по-разному. Долгое время был популярен тезис, придуманный Спинозой, — «Свобода есть познанная необходимость». Быть может, амстердамский философ — изгой и диссидент, одинаково ненавидимый протестантами, католиками и иудаистами, — вполне комфортно чувствовал себя во враждебном конфессиональном окружении, вооружившись явно конформистским, приспособленческим жизненным кредо, но для таких пассионариев, как Наливайко и его потомок Циолковский, оно совершенно не подходило. Для них свобода — не просто познанная, но также и преодоленная, измененная, преобразованная необходимость.

Последнее достигается с помощью доступной каждому свободы духа, мысли и воли. И так было всегда: даже в условиях жесточайшего идеологического прессинга, усиленного изощренной травлей и непризнанием, Циолковский чувствовал себя абсолютно свободным в своей получердачной светёлке, из окна которой открывался потрясающий, ни с чем не сравнимый вид на заречье и приокское приволье, незаметно переходящее в бездонное небо и бесконечный Космос. В 1918 году в один из самых трудных периодов своей жизни Циолковский набросал фрагмент (до сих пор, кстати, не опубликованный) под названием «Свобода воли», где изложил свое понимание проблемы, на протяжении тысячелетий волновавшей мыслителей разных стран и народов:

«В чем выражается свобода воли? Это, видите ли, способность разумного существа выбирать заранее образ действий, согласовывать свои мысли о будущем с фактическим будущим. Значит, что человек сказал, — то и сделал, что предсказал, предугадал, вычислил, — то и вышло. (…)

С нашей точки зрения мир автоматичен. Поэтому точно предвидеть его проявления может только тот, кто сделал и завел эту машину. Но он же, этот знаменитый механик, может заранее согласовать мысли персонажей этой машины с её будущими ходами. Если и предсказывает что-нибудь человек, вычисляет ход будущих космических явлений, то не должен при этом забывать, что он исполняет только волю механика (как в кино) и что предвидения его не могут иметь абсолютной точности, что, в сущности, он только кукла, автомат, герой кино.