Циолковский

«В Чертковской библиотеке я заметил одного служащего с необыкновенно добрым лицом. Никогда я потом не встречал ничего подобного. Видно, правда, что лицо есть зеркало души. Когда усталые и бесприютные люди засыпали в библиотеке, то он не обращал на это никакого внимания. Другой библиотекарь сейчас же сурово будил.

Он же давал мне запрещённые книги. Потом оказалось, что это известный аскет Федоров, друг Толстого и изумительный философ и скромник. Он раздавал все свое крохотное жалованье беднякам. Теперь я вижу, что он и меня хотел сделать своим пенсионером, но это ему не удалось: я чересчур дичился.

Потом я ещё узнал, что он был некоторое время учителем в Боровске, где служил много позднее и я. Помню благообразного брюнета, среднего роста, с лысиной, но довольно прилично одетого. Федоров был незаконный сын какого-то вельможи и крепостной. По своей скромности он не хотел печатать свои труды, несмотря на полную к тому возможность и уговоры друзей. Получил образование он в лицее. Однажды Л. Толстой сказал ему: „Я оставил бы во всей этой библиотеке лишь несколько десятков книг, а остальные выбросил“. Федоров ответил: „Видал я много дураков, но такого ещё не видывал“».

Между прочим, Лев Толстой наведывался в библиотеку не из праздного интереса. В те годы он работал над романом «Война и мир», а в Чертковской библиотеке были ценнейшие, редчайшие книги и рукописи, относящиеся к Отечественной войне 1812 года. Их особенно бережно подбирал основатель собрания А. Д. Чертков — участник войны с Наполеоном и походов русской армии в Европу.

Но главное в воспоминаниях Циолковского о Федорове приходится читать между строк. И не потому, что память подвела Циолковского в старости. В 30-е годы XX столетия (когда были написаны процитированные выше строки) Николай Федоров у себя на родине, которую он не просто любил — обожал до трепета сердца, был переведен в разряд реакционеров, мракобесов и мистиков, поминать коего добрым словом стало по меньшей мере рискованно. Тем не менее в доверительной беседе с одним из своих калужских знакомых и биографов — К. Н. Алтайским — Циолковский высказался совершенно определенно: «Федорова я считаю человеком необыкновенным, а встречу с ним счастьем», он «заменил университетских профессоров, с которыми я не общался…». Глубокое уважение к одному из творцов космической философии Циолковский пронес через всю жизнь и сумел передать своим родным и близким: «Я преклоняюсь перед Федоровым. У нас в семье любовь к России ставилась на первое место, а Федоров был верным сыном России».

Циолковский был, конечно, аскетом, но Федоров был ещё большим аскетом. Аскетизм и явился причиной его смерти: во время лютых декабрьских морозов он одолжил шубу какому-то бедному студенту, а сам, одетый в легкую одежонку, простудился и скончался от воспаления легких. Практически до самой смерти Н. Федоров излагал Философию общего дела (так именуется его система) лишь устно, в основном при встрече с близкими ему по духу людьми, и все они впоследствии публично или печатно признавали, что его идеи оказали огромное влияние на их взгляды. Таковы свидетельства Владимира Соловьева и Льва Толстого, лично знавших Федорова (живший поблизости во время пребывания в Москве Лев Толстой не только неоднократно встречался с Федоровым в Чертковской библиотеке, но и посещал его каморку в районе Остоженки). Достоевский познакомился с учением Федорова по письму одного из его единомышленников и также с энтузиазмом отнесся к его идеям.

Федоров — воистину духовный учитель и наставник основоположника отечественной космонавтики. Во многих философских произведениях Циолковского чувствуется влияние старшего наставника. Это относится и к постоянно волновавшей калужского мечтателя проблеме бессмертия и возможному воскресению (оживлению) умерших, и к вопросу освоения межпланетного и межзвездного пространства, и, наконец, к борьбе за нравственные идеалы в науке и общественной жизни. Вполне возможно, что даже выбор города Боровска для постоянной работы и проживания произошел не без влияния Федорова, где тот некоторое время преподавал в уездном училище. Спустя семь лет сюда же поступил и Циолковский и проработал учителем более десяти лет.

ещё один поразительный факт: спустя чуть меньше ста лет в том же самом доме на Мясницкой, где познакомились и продолжительное время общались Федоров и Циолковский, с докладом «Современные проблемы науки и техники» выступил академик Сергей Павлович Королев, которому суждено было на практике осуществить дерзновенную мечту о полете в Космос. Имя Королева при жизни было засекреченным, и академику пришлось выступать под псевдонимом. В особняке Черткова в то время размещался Дом научно-технической пропаганды.

Необъяснимый парадокс судьбы: встретившись однажды и почувствовав неодолимую тягу друг к другу, два великих русских Космиста (впрочем, один из них ещё не осознал своего истинного предназначения) фактически не обсуждали проблему космоса. Впоследствии Константина Эдуардовича спрашивали об этом в лоб:

«— А о Космосе вы с ним беседовали?